— Солья? — вопросительно выговорила я. Имя показалось мне странным на вкус: чужеродное, подвижное, точно тень птицы, кружащей высоко в небе; произнося его, я ощущала на себе пронзительный птичий взгляд.
— На языке чар это имя означает «сокол», — объяснил Дракон. — Тебе тоже дадут имя, прежде чем официально внесут тебя в реестр магов. Добейся зачисления как можно скорее, еще до суда, иначе у тебя не будет права выступить свидетельницей. И послушай меня: то, что ты совершила здесь, заключает в себе силу иного плана. Не давай Солье приписать все заслуги себе и не стесняйся пускать эту силу в ход.
Я понятия не имела, как выполнять указания, которыми он меня забрасывал: ну как мне прикажете убедить короля дать мне солдат?! Но Марек уже кричал Томашу с Олегом «По коням!». Я и без Дракона знала, что мне придется изыскивать способ самой. Я сглотнула, кивнула, а затем промолвила:
— Спасибо… Саркан.
Его имя было на вкус как огонь и крылья, как клубящийся дым, в нем ощущались изысканность, сила и скрежещущий шорох чешуи. Не отрывая от меня глаз, Дракон сухо выговорил:
— Ты там смотри на рожон не лезь и, ради всего святого, постарайся выглядеть поприличнее — по мере возможности.
Глава 17
Следовать его советам у меня получалось не ахти.
Мы ехали до столицы неделю и один день, и всю дорогу моя кобыла дергала и мотала головой: шаг, шаг, еще шаг, резкий рывок вперед — и негодная скотина, закусив удила, пытается выдрать повод вместе с руками. Очень скоро у меня закаменели плечи и шея. Я вечно плелась в хвосте нашего маленького каравана, и громадные окованные железом колеса телеги поднимали передо мною густое облако пыли. А моя лошадка в довершение удовольствия то и дело останавливалась и чихала. Мы еще до Ольшанки не доехали, а я уже с ног до головы покрылась бледно-серым слоем пыли, а под ногтями обозначились жирные бурые полосы: грязь вперемежку с потом.
За те последние несколько минут, что мы провели вместе, Дракон написал мне письмо для короля. Всего-то несколько строк, торопливо набросанных на дешевой бумаге жиденькими чернилами, одолженными у селян: Дракон сообщал королю, что я ведьма, и просил у него солдат. А потом он сложил лист, надрезал большой палец ножом, мазнул кровью по бумаге и вписал в кляксу свое имя: «Саркан» — твердым, с нажимом, почерком, и черные буквы закурились по краям. Когда я доставала письмо из кармана юбки и прикасалась к буквам пальцами, шепот дыма и бьющих крыл звучал совсем рядом. Это утешало и разочаровывало одновременно, ведь каждый день уносил меня за мили и мили от того места, где мне полагалось быть — где я помогала сдерживать Чащу.
— Зачем тебе так понадобилась Кася? — спросила я у Марека, решившись на еще одну, последнюю попытку. В тот, первый вечер мы встали лагерем у подножия гор, близ мелкой речушки, что бежала навстречу Веретенке. На юге высилась Драконова башня, подсвеченная оранжевым в последних лучах заката. — Забери королеву, если так настаиваешь, и отпусти нас назад. Ты же видел Чащу, ты видел, что это такое…
— Мой отец прислал меня сюда разобраться с порченой селянкой Саркана, — ответил принц, поливая водой голову и шею. — Он ждет либо ее саму, либо ее голову. Так что мне привезти ему? Выбирай.
— Но он все поймет про Касю, как только увидит королеву, — настаивала я.
Марек отряхнулся, вскинул взгляд. Королева сидела в телеге — все так же неподвижно и отрешенно, уставившись прямо перед собою. Вокруг нее смыкалась ночь. Кася устроилась рядом с нею. Обе они изменились: обе нездешне-странные, прямые, ничуть не уставшие даже после целого дня пути: обе сияли как полированное дерево. Но Кася обернулась в сторону Ольшанки и долины: губы и глаза — живые, встревоженные.
Мы какое-то время смотрели на них обеих, затем Марек встал.
— Она разделит судьбу королевы, — категорично объявил он мне и отошел. Я с досадой ударила кулаком по поверхности речушки, потом зачерпнула воды в горсть и умылась. Черные от грязи ручейки потекли сквозь пальцы.
— Тяжка твоя участь, — промолвил Сокол, нежданно-негаданно возникая у меня за спиною. Я аж поперхнулась, отнимая от лица ладони. — Ехать в Кралию в сопровождении принца как героиня дня и прославленная ведьма… Горе-то какое!
Я утерлась подолом:
— А тебе я на что там сдалась? При дворе есть и другие маги. Они сами увидят, что королева порчей не затронута…
Солья покачал головой, словно бы жалея глупую деревенщину, которая ничегошеньки-то не разумеет:
— Ты правда думаешь, что все так просто? Закон нерушим: затронутый порчей должен умереть в огне.
— Но ведь король помилует ее? — промолвила я. Это прозвучало вопросом.
Солья задумчиво оглядел королеву, уже едва различимую в сумерках, тень среди теней, и ничего не ответил. А затем обернулся ко мне.
— Спи спокойно, Агнешка, — промолвил он. — Дорога нам предстоит долгая. — И он отошел к костру и присел рядом с Мареком.
После того спала я куда как неспокойно, и в эту ночь, и во все последующие.
Молва летела впереди нас. Когда мы проезжали через деревни и города, люди бросали работу, выстраивались в ряд вдоль дороги и глядели на нас широко распахнутыми глазами, но ближе не подходили и детей к себе прижимали покрепче. А в последний день нас поджидала целая толпа — на последнем перекрестке перед королевской великой столицей.
К тому времени я потеряла счет часам и дням. У меня болели руки, болела спина, болели ноги. А мучительнее всего болела голова: некая часть меня, привязанная к долине, растянулась до неузнаваемости и отчаянно пыталась понять, что я такое — здесь, в отрыве от всего знакомого и родного. Даже горы, постоянные и неизменные, исчезли. Я, конечно же, знала, что в стране есть области вообще без гор, но я воображала, что все равно увижу их где-то вдалеке, как луну. Но всякий раз, как я оглядывалась, горы делались меньше и меньше и наконец исчезли, растекшись напоследок грядою холмов. Обширные плодородные поля, засеянные зерном, ровные и плоские, тянулись до бесконечности во все стороны, сами очертания мира сделались странными, чужими. Тут лесов не было.
Мы перевалили через последний холм, и с вершины нам открылся вид на необъятную, величественную столицу Кралию: по берегам широкого сверкающего Вандалуса подобно диким цветам пестрели дома с желтыми стенами и оранжево-бурыми крышами, а посреди, на высокой каменной скале воздвигся замок Орлец, краснокирпичная цитадель королей. Строения настолько огромного я и вообразить себе не могла. Даже Драконова башня была меньше самой маленькой из замковых башенок, а их в небеса вздымалось никак не меньше дюжины.
Сокол оглянулся: видимо, хотел посмотреть, какое впечатление на меня произвел город, но при виде этой немыслимой громадины я даже не охнула. Мне казалось, я смотрю на картинку в книге, а вовсе не на что-то настоящее. Вдобавок я так устала, что ощущала разве что собственное тело: мерную тупую пульсацию в бедрах, дрожь в руках, плотный слой пыли на коже.
