— Дорогая, — взволнованно воскликнула она, — какой восхитительно оригинальный ракурс, я в жизни ничего подобного не видела!
— Ты… ты пытаешься сказать гадость? — выпалила я. И едва эта идея пришла мне в голову, как все сошлось: непонятные доселе слова и поступки наполнились странным недобрым смыслом. Поначалу я не поверила: с какой стати ей оскорблять меня? Никто ведь не заставлял ее со мной разговаривать или разделять мое общество. Я в упор не понимала, зачем прилагать столько усилий только для того, чтобы доставить человеку неприятную минуту-другую.
А в следующий миг все сомнения развеялись. Алиция изобразила простодушное изумление, что явственно означало: да, она действительно пыталась сказать гадость.
— Ну право, Нешка, — начала она, точно считала меня еще и дурочкой.
Я резко высвободила руки и взглядом пригвоздила ее к месту.
— Меня зовут Агнешка, — сухо отрезала я, — а раз тебе так по душе мой стиль — катбору. — Ее собственная изогнутая диадема опрокинулась назад — и при этом сдернула прихотливо завитые очаровательные локоны по обе стороны лица, видимо накладные. Алиция коротко вскрикнула, схватилась за прическу и выбежала из комнаты.
Но хуже всего было не это. Хуже всего было прокатившееся по всей комнате хихиканье: смеялись мужчины, с которыми она танцевала на моих глазах, и женщины, которых она называла своими задушевными подругами. Я сдернула с головы злополучную тиару, поспешила к накрытым столам и спряталась за вазами с виноградом. И даже там ко мне подкрался какой-то юнец в вышитом камзоле — над таким мастерица небось много месяцев трудилась — и злорадно прошептал, что Алиция теперь при дворе целый год показаться не сможет — как будто мне полагалось этому обрадоваться.
Я кое-как от него отделалась, улизнула в прихожую для слуг, в отчаянии вытащила книжицу Яги и нашла заклинание «быстрого ухода», позволяющее пройти сквозь стену, вместо того чтобы возвращаться к парадным дверям через гостевую залу. Хватит с меня ядовитых поздравлений!
Я вышла сквозь желтокирпичную стену, тяжело дыша, словно из тюрьмы вырвалась. В центре площади журчал фонтан: струи били из львиной пасти, послеполуденное солнце искрилось в чаше, резные птички, стайкой рассевшись по кругу сверху, негромко насвистывали песенку. С первого взгляда было ясно: работа Рагостока. А вот и Солья: присел себе на самый краешек бортика и, погрузив руку в воду, ловит пальцами золотые блики.
— Счастлив видеть, что ты вышла из положения, в прямом смысле и в переносном, — промолвил он. — Из того самого положения, куда сама себя загнала с присущим тебе упрямством. — В особняке Солья не был, но я не сомневалась: он во всех подробностях знает об унижении Алиции и, несмотря на сочувственную физиономию, рад-радехонек, что я выставила себя такой дурой.
Все это время я благодарила судьбу, что Алиции не нужны ни моя магия, ни мои секреты. Мне не приходило в голову, что ей может понадобиться что-то еще. А даже если бы и пришло, я и вообразить не могла, что нужно ей над кем-нибудь поиздеваться. В Двернике мы никогда не были бессмысленно жестоки друг к другу. Конечно, без ссор не обходилось; кого-то из односельчан ты недолюбливал; случались и драки, стоило кому-то разозлиться по-настоящему. Но по осени соседи приходили к тебе помочь со сбором урожая и на молотьбе, а когда над нами сгущалась тень Чащи, у нас хватало ума не добавлять в нее собственной тьмы. И уж конечно никто из нас не стал бы грубить ведьме — при любом раскладе.
— Я бы предположила, что даже у знатной дамы ума побольше, — буркнула я.
— Возможно, она не поверила, что ты ведьма, — пожал плечами Солья.
Я открыла было рот, чтобы запротестовать: она же видела, как я творю магию! Или все-таки нет? То ли дело Рагосток, который врывается в парадные покои точно ураган, дождем рассыпая сверкающие серебристые искры, и поющие птицы разлетаются от него во все стороны; то ли дело хотя бы Солья, который бесшумно выскальзывает из тени и вновь растворяется в ней, маг в изысканных одеждах, чей блестящий острый взгляд видит все, что происходит в замке. Я облачалась в бальные платья у себя в комнате и упрямо являлась на званые вечера пешком; а в тесном корсете и без того дышать нечем, чтобы еще и проделывать разные фокусы хвастовства ради.
— Но тогда как, по ее мнению, я попала в реестр? — осведомилась я.
— Полагаю, она подумала то же, что поначалу и остальные маги.
— То есть что меня внесли в реестр только потому, что Саркан в меня влюбился? — саркастически осведомилась я.
— Скорее Марек, — совершенно серьезно отозвался Сокол, и я в ужасе уставилась на него. — Право, Агнешка, по-моему, тебе давно пора было все понять.
— Я таких вещей не понимаю и понимать не хочу! — рявкнула я. — Тамошние гости — они были просто счастливы, когда Алиция надо мной насмехалась, а потом точно так же радовались, когда я унизила ее.
— Безусловно, — подтвердил Солья. — Они все пришли в полный восторг, когда поняли, что ты изображала деревенщину только для того, чтобы всласть поиздеваться над первым, кто клюнет на приманку. Тем самым ты стала как бы заодно с ними.
— Но я вовсе не расставляла ей ловушку! — возразила я. Мне хотелось добавить, что никто такого не подумает, во всяком случае никто в здравом уме; вот только меня одолевало неприятное липкое чувство, что от здешних всего можно ожидать.
— Так я и не подумал, что расставляла, — рассудительно согласился Солья. — Но тебе, возможно, стоит заставить людей в это поверить. Впрочем, они все равно будут так думать, несмотря на все твои возражения. — Маг поднялся с фонтанного бортика. — Но ситуация поправима. Думается, нынче за обедом ты обнаружишь, что люди стали к тебе куда дружелюбнее. Так ты все-таки не позволишь мне сопровождать тебя?
Вместо ответа я развернулась на острых каблучках и зашагала прочь от него и его развеселого смеха, волоча за собой по земле дурацкий шлейф.
Мрачная, как грозовая туча, я вышла с чистой и опрятной площади в шумную толчею и зелень внешнего двора замка. Гора бочек и тюков с сеном громоздилась у обочины главной дороги от внешних врат к внутренним, в ожидании погрузки. Я присела на один из тюков и задумалась. Я в ужасе сознавала, что Солья прав. А значит, если кто-то из придворных и заговорит со мною теперь, то лишь потому, что здешним по душе такие жестокие игры. А вот все приличные люди предпочтут держаться от меня подальше.
Потолковать не с кем, спросить совета тоже не у кого. Слуги и солдаты знать меня не желают, равно как и поспешающие по делам чиновники. Все они, проходя мимо, поглядывали на меня с сомнением: еще бы, знатная дама в атласно-кружевном наряде — и сидит на тюке с сеном у самой дороги, а волочащийся шлейф весь перепачкался в траве и песке. Словно залетный лист занесло в ухоженный сад… Я здесь чужая.
Хуже того, толку от меня никакого нет ни Касе, ни Саркану, ни тем, кто остался дома. Я готова свидетельствовать — а суда-то и нет; я умоляла короля дать нам солдат — но их в долину так и не отправили. За три дня я посетила больше званых вечеров, нежели за всю свою предыдущую жизнь, и все, чего добилась — это погубила репутацию глупой девчонки, у которой наверняка и друзей-то никогда не было.
