Однажды на привале его укусила в ногу змея. Надеясь найти в ближайшей деревне врача или хоть цирюльника, он взобрался в седло, поскакал, но уже скоро ослаб и свалился с лошади. Пришел же он в себя спустя несколько часов, а может быть, и дней, вокруг него стояли женщины и дети с землисто-красной кожей, раскосыми глазами и выпирающими скулами. Индейцы. На ноге, в месте укуса, был сделан надрез и не зашит, а только перевязан, однако рана не воспалилась. Герберт отпорол край подкладки своего френча и дал индейцам несколько золотых монет, которые приберегал на крайний случай, потом он поклонился, сел на коня и уехал. Индейцы неотрывно смотрели и смотрели ему вслед, медленно поворачивая головы.
Через день он добрался до Тукумана, больной, в лихорадке. А когда выздоровел, ни времени, ни денег у него уже не осталось, надо было возвращаться, так и не побывав в Андах. Да ведь все равно его любовь принадлежала равнине, небу, огромным куполом раскинувшемуся во всю ширь окоема, и простору, где взгляд беспрепятственно устремляется вперед и теряется в пространствах. Но он жалел, что не прошел по вечным андским снегам.
Зато он побывал в снегах Карелии. Там, сразу после возвращения из Аргентины, проходило его следующее одинокое путешествие в безлюдные просторы, он снова путешествовал верхом, но теперь взял с собой собаку. Он собирался объездить всю страну летом, за две-три недели, увидеть белые ночи, убить медведя. Однако задержался надолго, так как не мог расстаться с золотом, которым солнце утром заливало стелющийся по земле туман, вечером – тихие воды озер и рек, ночью – узкую полоску на горизонте, не мог расстаться с белыми березами и прозрачными рощами, с лебедями, величаво плывшими по озерной глади, плавно взмывавшими над водным зеркалом и величаво опускавшимися на воду, не мог расстаться с лосями, этими крепкими, сильными созданиями, приверженными одиночеству, как сам Герберт. Он питался рыбой, грибами и ягодами, он примирился с тучей комаров, с утра до ночи зудевших над головой. В сентябре повсюду засверкали новые краски: ярко желтела листва берез, багровели брусничники, там и сям выступала темная зелень сосен и белые пятна лишайников.
Зима настала раньше обычного. Карелы, почуяв ее приближение, предупредили Герберта. Однако он разделял убеждение «железного канцлера»: дескать, немцы боятся Бога, и больше ничего и никого на свете, и, пренебрегая опасностями, отправился в путь. Когда выпал первый снег, Герберт укрылся в какой-то хижине. Но долго оставаться в ней было нельзя – могло завалить снегом, так что не выберешься. И он опять пошел вперед, пробиваясь сквозь метель, и за неделю добрался до почтовой станции, той самой, где его предупредили о скором приходе зимних холодов и где его уже считали погибшим. Думали, он сдался снегу и холоду! Нет, он не сдался. После Карелии он уверовал, что сможет преодолеть все на свете – нужно лишь не сдаваться.
18
Затем последовали путешествия по Бразилии, Кольскому полуострову, Сибири и на Камчатку. Везде он проводил по многу месяцев, а в Сибири пробыл почти год. В перерывах между путешествиями он приезжал к родителям, которые все-таки не оставляли своих планов – выдать Викторию за офицера и женить Герберта на богатой наследнице. Но все уже пошло по-другому. Виктория встретила молодого человека, владельца фабрики в Рурской области, который интересовался Викторией, а не поместьем ее родителей; у богатой наследницы было достаточно честолюбия и самостоятельности, она и без Герберта успешно управлялась со своим сахарным заводом. Герберт надеялся, что наследница разобидится, так как ее заставляют ждать, а Виктория выйдет замуж и уедет на Рур и тогда родители все-таки отпишут поместье ему с Ольгой. Но старики не сдавались, напротив, они наседали на Герберта и грозили всяческими карами. Чтобы избавить себя от громовых тирад отца и слез матери, он уезжал в Берлин или к Ольге.
Он вырывался то на несколько дней, то на одну-две недели. Останавливался в тильзитской гостинице, брал в аренду лошадь и каждый день приезжал к Ольге. Когда она проверяла школьные тетрадки, или шила, или стряпала, или консервировала ягоды и овощи, он, сидя рядом, смотрел на нее. И рассказывал о своих путешествиях, тех, которые уже совершил, и тех, которые собирался предпринять. Она слушала и расспрашивала о подробностях; она читала о местах, где проходили его путешествия, и много знала. Иногда Герберт нанимал лошадь с коляской, и они уезжали и устраивали пикник на берегу Немана; иногда садились в Тильзите на первый утренний поезд до Мемеля
[14] и с последним поездом возвращались, весь день проведя на пляже Куршской косы.
Ольга, конечно, хотела бы, чтобы он занимал большее место в ее жизни. Хотела бы, чтобы по средам он тоже пел в церковном хоре, а в воскресенье, когда она играла на органе, был бы ее калькантом – качал бы воздух в мехи. Хотела бы, чтобы в сентябре он помогал ей устраивать детский праздник в память Эннхен из Тарау
[15] и чтобы вместе они радовались, глядя, как хорошо растет Айк. Но если они появлялись вместе на людях, Герберт или очень робел, или, наоборот, держался не в меру самоуверенно, не находил с другими людьми верного тона и чувствовал себя не в своей тарелке.
Она понимала, что в жизни Герберта ей досталась роль почти как у любовницы женатого мужчины. Он живет своей жизнью, занимается своими делами, а иногда, выкроив время, маленький отрезок своей жизни проводит с возлюбленной, которая не вхожа ни в его мир, ни в его дела. Но Герберт не был женат, у него не было жены и детей, к которым он возвращался бы. Ольга знала, что он ее любит и он близок с ней настолько, насколько вообще способен быть близким с другим человеком. И знала, что он счастлив с ней так, как только и мог быть счастлив с другим человеком. Он безотказно давал ей все, что только мог дать. И был не способен дать ей то, чего ей так сильно недоставало.
В мае 1910 года Герберт выступил на заседании Тильзитского отечественного географического и исторического общества с докладом о задачах Германии в Арктике. В каком-то ресторане он случайно разговорился с председателем общества, рассказал о своих прежних путешествиях и о намеченном путешествии в Арктику и тут же получил приглашение выступить перед членами общества – заманивать докладчиков в Тильзит председателю удавалось не без труда. Актовый зал гарнизонного училища был полон, Герберт поначалу говорил медленно, неуверенно, то и дело умолкая, однако, заметив заинтересованность на лицах слушателей, воодушевился, ожил, и дальше рассказ пошел бойко.
