В восемь часов я снова пришел в больницу. Ольга не просыпалась, я снова сел у кровати и взял ее руку. Иногда она приоткрывала глаза или чуть поворачивала голову. Иногда ее губы издавали какой-то звук, – казалось, она силится что-то произнести, но слова не складывались, и я их не понимал. Иногда ее рука вздрагивала в моей. Медленно убывала жидкость во флаконе. Медленно сгущались сумерки за окном.
В какой-то момент я задремал. Когда я проснулся, рука Ольги в моей была холодной. Я нашел дежурную сестру, с ней мы подошли к Ольгиной кровати. Да, Ольга умерла.
15
Ее похоронили на Горном кладбище. Меня разыскал репортер, задумавший написать об Ольге, стал расспрашивать о ее жизни. Я рассказал, что она любила Горное кладбище, и он упомянул об этом в своей статье; став жертвой террористического акта, Ольга сделалась важной персоной, так что по распоряжению бургомистра ее похоронили на Горном кладбище, где хоронили не всех.
До того я был здесь только на похоронах деда и бабушки, то есть при событиях, на которые собиралась целая толпа родных и друзей, тогда все обменивались воспоминаниями о стариках и говорили добрые слова об их жизни. На похоронах Ольги присутствовали вначале только мама и я, но потом пришла представительница бургомистра, принесла большой венок, затем появились уже знакомый мне репортер и некий господин, которого я не знал. Мы стояли в часовне и слушали викария, излагавшего нам то, что моя мать рассказала ему об Ольге, потом мы постояли над могилой, опустили в нее наш букет роз, и каждый бросил лопаточку земли.
По дороге к парковке тот незнакомый господин заговорил со мной:
– Я комиссар Велькер. Не уделите мне минутку? Я не хотел бы официально вызывать вас к себе. У меня всего один или два вопроса.
Мы остановились.
– В этом теракте много загадочного. Действие взрыва, характер телесных повреждений. Создается впечатление, что целью взрыва была покойная. Вам мой вопрос может показаться странным, а впрочем, он и нам кажется странным. Но все-таки. Известно ли вам что-либо о каких-нибудь опасных историях, в которых покойная могла быть замешана по своей воле или как-либо иначе?
Я не удержался от улыбки:
– Думаю, ей было бы приятно узнать, что полиция считает ее способной на какие-то опасные действия. Но это абсолютно исключено. Вы знаете, что она была глухой?
Кивнув, он спросил:
– Как вы думаете, что она делала в городском саду в ночь на воскресенье, между двумя и тремя часами?
– Я спросил ее об этом, но она не смогла или не захотела ответить. У нее уже не было сил разговаривать, а вопрос этот она не считала важным. Она любила гулять, может быть, в ту ночь у нее была бессонница. Она не говорила об этом, но думаю, когда ей не спалось, она выходила побродить по улицам. Она ничего не боялась.
Комиссар Велькер поблагодарил и ушел. Мама слышала наш разговор.
– Если бы у нее была такая привычка, она бы когда-нибудь о ней упомянула.
Я пожал плечами:
– Я тоже так думаю. Но что мы знаем?
Я всегда думал, что знаю Ольгу. Но ее ночное появление в городском саду – это была загадка, и объяснение я нашел далеко не лучшее: привычка бессонными ночами гулять по городу.
Я переночевал у родителей, утром надо было возвращаться в университетский город. Разборка имущества, ликвидация банковских счетов, страховок и подписок, дела с участием в различных союзах и обществах – заняться всем этим было моим долгом перед Ольгой, но на носу у меня был государственный экзамен, поэтому все это взяла на себя мама. Утром мы вместе с ней пришли в Ольгину квартиру и составили список вещей, которые мне хотелось бы взять на память: акварель с морским берегом, соснами и кораблем, книги, бумаги, украшения, которые мне нравились на Ольге. Мама обещала заняться вопросом о наследстве.
Через несколько недель я получил извещение от нотариуса. Ольга назначила меня наследником. На ее сберкнижке было двенадцать тысяч марок; я не хотел тратить эти деньги, перевел счет на свое имя, положил сберкнижку к своим документам – свидетельствам о рождении и конфирмации, а также аттестатам, и забыл о ней.
16
Я окончил университет, защитив диссертацию, посвященную философско-педагогическому роману Руссо «Эмиль». В отзывах на нее мне не дали рекомендаций для дальнейшей педагогической работы, жаль, я хотел преподавать. Однако в то время озабоченные реформами министерства культуры искали для своих учреждений не только преподавателей и юристов, но и других специалистов, так что я начал служить в министерстве. Там же познакомился со своей будущей женой. Когда я получил должность чиновника государственной службы, мы поженились, потом родились наши дети, двое, и мы построили собственный дом. В нашем браке были времена беспечальные и времена трудные, дети нам приносили как радости, так и заботы, словом, жизнь шла своим чередом. Судьба была к нам милостива, мы никогда не смотрели в будущее со страхом.
Я остался на службе в министерстве и, проработав несколько лет, ведал вопросами школьной статистики, планирования, занимался организацией школ, кадрами, в том числе планированием и развитием, назначениями и увольнениями, а также работой негосударственных образовательных учреждений; на пенсию я вышел с должности министерского советника. Порой я жалел, что не стал учителем и не работал непосредственно с детьми. Впрочем, хоть и не напрямую, но я работал для них. К тому же я любил само здание, в котором протекала моя деятельность, утром я радовался, приходя на службу, вечером уходил, удовлетворенный своей работой. Но на пенсии я стал никому не нужен. В этом смысле повезло врачам и адвокатам, они ведь и на пенсии могут иногда подменять молодых коллег, пришедших на их место, повезло также менеджерам и инженерам, которые востребованы как консультанты.
Моя жена еще продолжала работать делопроизводителем, поэтому я взял на себя то, чем раньше никогда всерьез не занимался, – покупки, готовку, мытье и стирку, заботы о саде. Поначалу жена радовалась моим кулинарным достижениям и хвалила меня, замечая, что белье после стирки не полиняло, трикотажные фуфайки не растянулись, а блузки не стали жеваными. Но со временем она к этому привыкла и вечером садилась ужинать усталая, молчаливая и свою одежду доставала из шкафа молча – она принимала все как должное, в точности как сам я в течение многих лет. Видя это, я потерял кураж. Радовала меня только работа в саду. Цветы и кустарники растут, покрываются бутонами, потом приносят плоды, и этим они вознаграждают садовника, которого лишний раз не похвалит скупая на слова невообразимо уставшая от работы жена. Впрочем, я знал, что в один прекрасный день моя супруга тоже выйдет на пенсию. И тогда мы с ней разделим труды в доме и в саду, а со временем соберемся наконец в путешествия на север, о которых давно мечтали: на Гебриды, в Шотландию, страны Скандинавии, в Канаду и на Аляску.
Судьба распорядилась иначе. Когда до выхода моей жены на пенсию оставалось два-три месяца – в тот день утром мы прочитали в газете ужаснувшее нас сообщение о пожаре в каком-то лагере беженцев, – жена уехала на машине, начался ледяной дождь, она попала в аварию и скончалась в машине «скорой» по дороге в больницу. Я не смог даже попрощаться с ней.
