Я хочу о многом поговорить с тобой. Может быть, я не права. Может быть, если спросить юриста, он скажет, что мы можем признать Айка своим ребенком и взять его к себе и никто нас не посадит в тюрьму за невесть какие преступления. Наверное, мы все-таки можем пожениться. Если я потеряю работу в школе – возьмусь написать книгу о твоей экспедиции, надо только, чтобы ты мне все рассказал. Книга будет иметь успех, и нам хватит на жизнь, когда закончатся деньги твоей тетушки. А может быть, твои родители все-таки одумаются. На что им поместье, если они не отпишут его тебе?
Ах, Герберт, вчера на окончание старого года – резвый и веселый Айк, сегодня в начале нового – сияющее утро! У меня так много надежд. Быть может, 1914-й – это наш с тобой год!
2 января 1914 г.
Сегодня в «Тильзитской газете» напечатали, что ваш корабль замерз во льдах. До того ты с тремя спутниками сошел на берег и вы двинулись дальше по суше, но судно уже не могло прийти в назначенное место, чтобы там вас встретить. Капитан покинул корабль и с огромным трудом добрался до какого-то поселка.
Где же ты, любимый? Ты зимуешь в хижине? Или вернулся на корабль и зимуешь на борту? Или ты тоже добрался до какого-то поселка и уже скоро я прочту в газете о тебе, как сегодня прочитала о вашем капитане? Он совершенно истощен и едва не замерз насмерть. Знаю из книг: сначала отмерзают пальцы на ногах, но ведь и без пальцев можно ходить, даже бегать и танцевать, а если ты будешь чуть меньше бегать и чуть больше времени станешь проводить со мной, то это даже неплохо, а как бы ты ни был истощен, уж я тебя выхожу и поставлю на ноги. Танцевали мы с тобой редко, да в общем-то всего один раз, на празднике по случаю освящения церкви в Ниде, ты сначала не хотел танцевать, зато потом кружил меня в танце так задорно, задорней и не бывает. А танцевали мы лендлер. Мне бы хотелось танцевать с тобой вальс, но прежде надо пойти поучиться в школе танцев, ведь я не умею вальсировать, и ты, наверное, тоже.
Чего мне только не хотелось бы! Танцевать с тобой, кататься на коньках, на санях, ходить по грибы, собирать бруснику, читать тебе вслух и слушать твое чтение, засыпать и просыпаться рядом с тобой, и путешествовать, то на поезде, то в карете, и жить в гостиницах, как богатые люди. Я не хотела бы совершить с тобой путешествие в Арктику. Но вот сейчас я хотела бы очутиться рядом с тобой, даже если там страшный холод – на корабле, или в хижине, или в палатке, или в ледяной пещере. Мы согревали бы друг друга.
17 февраля 1914 г.
Любимый!
Вчера искать вас отправилась германская спасательная экспедиция. В январе, сразу по возвращении капитана, снарядили норвежскую спасательную команду, однако из-за страшных буранов она вскоре была вынуждена вернуться. Немецкая спасательная экспедиция уверена в успехе. Но ты тоже был уверен в успехе, немцы всегда уверены в успехе, между тем лучше всех знают тамошние условия норвежцы. Тревога не дает мне спать.
Моя тревога стала еще сильней после прихода твоего отца. Да, ты прочитал верно: сегодня сюда приезжал твой отец. Он ждал меня около школы. Я сразу его узнала, хотя не видела несколько лет. Он очень постарел, ходит с палкой, волосы у него совсем белые, а на лице старческие темные пятна. Он ничуть не горбился, стоя там, на грязно-сером снегу возле школы, в своей шубе и высоких шнурованных ботинках. Он держится прямо, хотя видно, что это дается ему нелегко, и говорит по-прежнему громким голосом, а палка у него с серебряным набалдашником.
Он спрашивал, что мне известно о твоих планах. Твои родители ожидали, что ты вернешься до наступления зимы, – этого ждала и я, – теперь они недоумевают: то ли ты их обманул, так как с самого начала предполагал зазимовать на Северо-Восточной Земле, то ли у тебя и вовсе какие-то другие планы, о которых они не знают, – исследовать Северный морской путь, пойти на Северный полюс. Твой отец намерен хлопотать об отправке новой спасательной экспедиции, которая выйдет в путь в марте, когда погода улучшится и надежд на успех будет больше. Но где должна вести поиски эта экспедиция?
Мы шли, увязая в рыхлом грязном снегу, сначала по улице, потом по той дорожке, что ведет к моей квартире за школой, а позади ехал автомобиль твоего отца, хотя там идти-то десяток шагов. В моем доме он осмотрелся удивленно, словно ожидал увидеть неказистое бедняцкое жилище, а вопреки ожиданию оказалось, что у меня уютная и располагающая обстановка. Шубу он не снял, однако от чая не отказался, и за чаем я поделилась с ним той малостью, которая мне известна. Он выслушал, затем некоторое время сидел, не говоря ни слова, только несколько раз кивнул.
Твой отец никогда не держался со мной надменно, в отличие от твоей матери и особенно сестры, – он всегда лишь соблюдал некую дистанцию. Требуя от других почтения и вежливости к себе, он и со мной, девчонкой, обходился вежливо и уважительно. Мне кажется, в иные минуты ему претила излишняя фамильярность наших отношений, которую, признаю, я проявляла, и тогда он обходился со мной холодно, однако с неизменной учтивостью. Решительно нельзя более светски указать на ту пропасть, что разделяет помещика и буржуазку, или кем уж там я являюсь.
Он поднял голову, и тут я увидела, что он плачет. Слезы бежали по его лицу, он крепко зажмурился и сжал губы, плечи его тряслись. «Мне очень жаль, – повторял он снова и снова, – мне очень жаль». Я подошла и хотела его обнять, утешить, как я утешаю малышей в школе, да и не только малышей, но и больших мальчиков, однако он покачал головой. Затем он ушел. Я проводила его до угла, посмотрела, как он сел в автомобиль и уехал.
«Мне очень жаль» – эти ужасные слова звучат у меня в ушах, как будто он говорил о твоей смерти, как будто он и я скорбим об утрате. Но это, конечно, не так, он верит в твое спасение и хлопочет о поисковой экспедиции. Если же тут что-то другое, то что? Чего ему очень жаль? И зачем ему было приезжать? Я могла бы написать ему обо всем, что знаю, если бы получила от него письмо с такой просьбой.
Мысли мои в смятении, и от смятения усиливается моя тревога. Будь стойким, если ты в пути к ближайшему поселку. И если ты вынужден зимовать в хижине, выдержи все, дождись, когда снова сможешь идти или прибудет спасение.
Да поддержит тебя моя любовь.
8 марта 1914 г.
Весна пришла! Вчера я заночевала у Занны, а сегодня рано утром полями возвращалась домой. Если ты подойдешь близко и посмотришь на кусты и деревья, зеленых почек еще не увидишь. Но вот солнце поднялось высоко, и небо засияло, и вовсю защебетали птицы, – весь серо-бурый лес окутала нежная зеленоватая дымка. На форзициях у входа в церковь уже желтеют бутоны.
Весна придает мне отваги. Пока у нас тут стояла зима, ты виделся мне в окружении зимы. А нынче мне все кажется, будто и у тебя уже настает весна, снега и льды тают, там и сям проглядывают скалы, бегут ручейки. Помнишь, когда-то давно ты спросил меня, что растет в ледяной пустыне? В ледяной пустыне ничего не растет, но на Северо-Восточной Земле есть растительность тундры, и весной кое-где появляется зелень, даже расцветают мелкие цветочки. Я знаю, тепло приходит к вам позже. Но когда потеплеет и ты увидишь первый цветок – ты вспомнишь обо мне? Да, я уверена, вспомнишь.
