– Да уж, вряд ли он ожидал, что кто-то саданет чем-то тяжелым ему по затылку.
Моя госпожа медленно отпила глоток из стакана.
– Батюшки! Я чем-нибудь могу вам помочь?
– Поэтому я и здесь, леди. Инспектор Сандерленд, едва прибыв, попросил меня съездить за вами и вашей служанкой для дачи свидетельских показаний.
– Конечно, конечно.
Моя хозяйка воспринимала все как-то уж слишком покладисто.
– Но вы же не собираетесь нас куда-то везти? – продолжила она с не свойственной ей неуверенностью.
– Почему же? Я на велосипеде, – ответил констебль, подмигнув мне.
– О! – вырвалось у леди Хардкасл.
– Шучу, миледи, шучу. Сэр Гектор дал мне свою машину. Берт ждет на улице.
– Слава богу! Шутник вы, однако, констебль Хэнкок. Похоже, Армстронг на вас дурно влияет.
– Я, миледи? – изумилась я. – Да я – сплошные достоинства!
Хэнкок хмыкнул в кулачок. Видимо, он был явно изумлен моей тирадой.
– Успокойтесь, констебль, – произнесла леди Хардкасл. – Вы здесь среди друзей, уверяю вас.
* * *
– Спасибо, что пришли, леди Хардкасл, – поблагодарил инспектор Сандерленд. – Прошу прощения, что потревожил вас в столь ранний час, да еще после вчерашней вечеринки, но не сомневаюсь, что вы меня поймете.
Завтрак моей госпожи состоял из двух таблеток аспирина и чашки сладкого чая, поэтому она отчасти успела прийти в себя.
– Не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я только рада помочь вам чем смогу, – заверила она полицейского.
Сандерленд был долговяз и слегка угловат, однако в нем чувствовалась гибкость человека физически сильного. В молодости он наверняка занимался спортом – скорее всего, бегом на длинные дистанции. Возле него неизменно лежала любимая трубка, если только она не была зажата в зубах. Но, насколько мне помнится, она у него почему-то никогда не дымилась.
– Спасибо, леди. И вам тоже спасибо, мисс Армстронг, – сказал он нам.
– Рада услужить, инспектор, – ответила я.
Фарли-Страуд отвели инспектору для допросов столовую в георгианском стиле, и мы все расположились за необъятным столом. Столовая была просторной и светлой. Ее высоченные окна выходили на въезд. Но мое внимание привлек не вид из окон столовой, а висевшая у камина картина. Судя по всему, хозяева питали слабость к деревенским сюжетам, и на картине была изображена парочка охотничьих псов с умильными мордами. Я невольно улыбнулась. Полицейский тем временем продолжал:
– Как я понимаю, вы обе были здесь вчера вечером.
– Это так, инспектор, – ответила я. – Я приехала в «Грейндж» около четырех и почти все время просидела в комнате для прислуги. До семи часов, если быть точной, когда стали съезжаться гости. А уехали мы с леди Хардкасл около часа ночи.
– До семи, говорите? Не рановато ли для бала? Мне всегда казалось, что балы раньше десяти не начинают.
– Так и есть, инспектор, – вмешалась леди Хардкасл. – Это в высшем обществе. Но здесь, в провинции, предпочитают раньше начать, чтобы потом раньше завалиться спать. Да и потом, какой там бал? Честно говоря, это больше напоминало обыкновенный званый вечер.
– Понимаю, – ответил Сандерленд. – А вы, леди Хардкасл? В котором часу вы приехали?
– Что-то около восьми, насколько мне помнится.
– Да, но в приглашении ясно написано: «Семь часов».
– Так и есть, инспектор. Но скажите на милость, кто же приезжает на бал ко времени, указанному в приглашении?
Леди была не прочь изобразить из себя прожженную светскую львицу, в особенности перед незнакомцами. Еще пара минут, и полицейский удостоится титула «мой дорогой». Обычно подобная чуть фамильярная взбалмошность приносила плоды – люди не принимали леди Хардкасл всерьез, считая ее ветреной дурочкой, на что она и рассчитывала. Стоило ей этого добиться, как ее собеседники, грубо говоря, утрачивали к ней всякий интерес. Я сама не раз наблюдала подобное.
– Кто и когда приехал? – еще раз уточнил Сандерленд. На удочку он попадаться не собирался.
– Может, все же разумнее будет ввести нас в курс дела? – спросила леди. – Констебль Хэнкок сказал, что вроде как погиб кто-то из музыкантов.
– Верно, возможно, это помогло бы что-нибудь прояснить, – ответил инспектор. – Я всегда говорил, что, если узнаешь что-нибудь новенькое, это освежает память. В глазах собеседника что-то вспыхивает, и начинается: «Ах да, все так, так вот почему этот, как его, тогда…» И так далее. Значит, так, минутку… Мистер Уоллес Холлоуэй, трубач из… – он бросил взгляд в блокнот, – «Роланд Ричменз Регтайм Ревю»… Так вот, мистер Холлоуэй был найден сегодня утром около шести в библиотеке Дорой Кендрик служанкой, отправившейся туда поднять жалюзи и прибрать помещение, в котором оркестранты находились вечером. Подумав, что он просто перепил, девушка попыталась растолкать его и поднять на ноги, но, прикоснувшись к телу, обнаружила, что он «весь окоченел», «бледный, как смерть» и «лежит в луже крови». Служанка подняла крик, переполошила весь дом, и потом доктору Фитцсиммонсу пришлось ее саму приводить в чувство.
– Сейчас она уже оправилась? – поинтересовалась я. Дору я вчера почти не видела, но она всегда казалась мне милой девушкой.
– Все с ней в порядке, – успокоил меня инспектор Сандерленд. – В отличие от мистера Холлоуэя. «Лужа крови» оказалась на самом деле просто маленькой лужицей возле его затылка, но и этого хватило, чтобы до смерти перепугать девушку. Мы с доктором Фитцсиммонсом предполагаем, что мистер Холлоуэй, упав навзничь, ударился о твердый тупой предмет, и в результате перелома черепа и возникло кровотечение. Но причиной смерти на самом деле послужила серьезная травма мозга. Скончался он не мгновенно. По мнению врача, Холлоуэй какое-то время находился в бессознательном состоянии, когда напавший на него ушел. Смерть наступила позже. Доктор считает, что мистер Холлоуэй скончался около четырех часов утра.
– Значит, тот, кто толкнул его, убивать не собирался? – задумчиво заключила леди Хардкасл. – Убийца непременно убедился бы, что жертва мертва.
– Вполне вероятно, – ответил Сандерленд. – Но ведь могло оказаться и так, что в решающий момент убийцу спугнули или же он, не будучи профессиональным киллером, просто решил удалиться, посчитав, что и этого хватит.
– Возможно, – ответила моя госпожа. – Но это не означает, что мы точно знаем время, когда произошло нападение.
– Нет, леди, не означает. Но зато мы имеем возможность сузить временные рамки. У нас имеются показания свидетелей о том, что мистер Холлоуэй в десять часов вечера был еще живехонек – когда оркестранты ушли на перерыв.
– Вот тогда я и его видела в последний раз, – добавила я. – Мисс Монтгомери – певица – рассказала, что он удалился в библиотеку, где припрятал бутылочку виски.
