Какими-либо уж очень уникальными подробностями сказки не блещут. Однако кое-что все-таки имеется. Во-первых, попасть в Подземные царства не так уж и сложно: нужно отворотить большой камень (конечно, заветный), а там — «дыра в землю»; дальше — главное: не теряться и не бояться. Во-вторых, во всех трех царствах светло как днем — тоже немаловажно. В-третьих, счастье там и изобилие: ешь — не хочу. Одним словом, перед нами классическая мифологема «трех веков» (трех стадий первоначального развития человечества) — Медного, Серебряного и Золотого, облаченная в сказочную форму.
Любопытно, однако: почему этакая благодать оказалась под землей, а не наверху, не на поверхности земли-матушки. Впрочем, с точки зрения Матери Сырой Земли все части ее «тела» прекрасны: внутри, или, так сказать, во чреве, даже теплей и уютней. Но неспроста ведь Страна счастья под землей оказалась? Пока что запомним это, а ответить на вопрос постараемся попозже. Другая отличительная особенность русских сказок про Подземное царство — обратное возвращение главного героя домой. Если вниз он проник через довольно-таки узкое отверстие, то назад, вверх возвращается, как правило, сидя верхом на могучей птице.
Зоологическая принадлежность птицы тут решительно никакой роли не играет, а вот летательный аспект путешествия на поверхность земли — вряд ли здесь случаен. Не гиперборейские ли здесь отзвуки (как известно, гипербореи владели летательными способностями)? Именно поэтому сюжет с огромной птицей, выносящей главного героя на свет божий, распространен по всему земному шару — вплоть до андских высокогорий Южной Америки. Неспроста, видимо, связан он и с самыми глубинными, самыми архаичными пластами народного мировоззрения. Так, в абхазском варианте нартских сказаний исполинская птица точно так же выносит богатыря Сасрыкву из Подземного царства
, как это описывается в русских и других волшебных сказках, и точно так же нарт докармливает обессиленную птицу, отрезав на ногах свои икры, как это делает какой-нибудь Иван-царевич.
«Тот свет» более чем четко прописан в русском фольклоре и является неотъемлемой частью народного мировоззрения. Это выражается хотя бы в том, что речь идет о «свете», а не о «тьме», не о «мраке» и даже не о «сумраке». Никто из русских людей и никогда не говорил «та тьма». Темное царство тоже существовало, но не имело ничего общего с «тем светом». Вот, к примеру, как его представлял народ в сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н. Е. Ончуковым в начале XX века в Архангельской губернии (текст приводится с сохранением всех особенностей северного народного говора):
«<…> Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали. <…>».
Еще до принятия христианства мифологема «того света» слилась с понятием рая, царством ослепительного света и неисчерпаемого блаженства. На древнеславянском наречии рай именовался ирий (вырий). Именно туда, согласно наиболее архаичным представлениям, уползали змеи на зимовку, оставаясь там до весны. Следовательно, первоначально змеиный род, именовавшийся не слишком благозвучно — гады (и подразумевавший, помимо собственно змей, других холоднокровных тварей: ящериц, лягушек и т. п.) — также однозначно связывался с раем и лишь значительно позже, скорее всего после принятия христианства, стал в противовес язычеству ассоциироваться с адом, преисподней. Кстати, этимологически славянское слово «гад» созвучно с эллинским Гадесом (Аидом); отсюда же и женское имя Аида, заимствованное, в конечном счете, из древнеегипетского языка). Неразрывную связь змей и других пресмыкающихся с ирием-раем доказывает также и тот факт, что в русских заговорах (являющихся одной из самых архаичных фольклорных форм) зафиксировано обращение к змеиному царю Иру и царице Ирице.
Ви́дение светоносного мира («того света» по народной терминологии) — отнюдь не одни только реминисценции былого миропонимания. Такое ви́дение доступно посвященным и просветленным людям во всякие времена. Поэтому описание Царства света (безотносительно к тому, как оно конкретно поименовано) мы находим и в древних источниках, и у авторов более близкой к нам исторической эпохи. Подобную картину Царства Света, совпадающую и с уже упоминавшимися выше описаниями Золотого века, когда жили бессмертные и счастливые люди, дает средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники:
…Там места нет ни злобе и ни козням;
Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее —
Всего этого лишено Царство Света.<…>
Драгоценная почва его, состоящая из бриллиантов,
безгранично прекрасна,
Она отливает бесконечными чудесными красками,
всех освещающими,
Здесь живут, наслаждаясь и не зная помех, святые,
Избавленные навеки от тленности и увядания,
от скорби и бедствия.
Здесь все храмы и обители, палаты и пагоды
Сооружены и украшены драгоценными камнями чистой воды;
Здесь питье и еда. Все блюда и яства подобны сладкой росе,
И земля изобилует плодами, не зная голода.
Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей
Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,
ароматная и удивительная,
И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;
Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.
Здесь — драгоценные деревья, растущие в один ряд,
Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,
Все они одинаковой величины и лишены червоточины,
Свежи, сочны, обильны, и, поистине, вечно существуют.
Драгоценная Страна света беспредельна,
Искать ее край и берег бесполезно;
Поистине, она свободна от малейшего угнетения,
в ней нет нужды и убытка,
Здесь каждый движется, как хочет, живет по своей
вольной воле.
Безусловно, применительно к славянскому язычеству и арийской ритуальной практике приходится делать соответствующие поправки с учетом прежде всего давности событий и конкретных индоевропейских традиций. Однако с ноосферной точки зрения разницы между различными менталитетами нет почти никакой. Понятно и употребление в мифологемах и в развитии сюжета сакраментального числа «три»: оно служит для лучшего запоминания и воспроизведения в нужный момент важного для хранителя древнего знания текста.
Но в модели сказочного странствия содержится не только алгоритм его направленности и последовательности. В архаичных фольклорных текстах закодировано также в предельно схематичной форме и воспоминание о древней прародине и миграции древних этносов по необъятным территориям Евразии (коль скоро речь идет об индоевропейской предыстории) в поисках земель, подходящих для проживания. В русском фольклоре можно отыскать немало намеков на те далекие и трагические времена. Сошлюсь в качестве примера хотя бы на начало одного из вариантов популярной сказки, известной под названием «Звериное молоко» из афанасьевского собрания. А говорится в той сказке про то, как в одной стране (государстве) случилась беда: ни больше ни меньше — вымер весь народ
. Конечно, такое в старину порой бывало: от всевозможных эпидемий (чумы, холеры и черной оспы), случалось, вымирало до половины населения. А тут всё! Очень уж на какой-нибудь катаклизм похоже, хотя бы на тот самый, который в свое время вынудил гипербореев мигрировать с Севера на Юг.
