— До тех пор, пока ты будешь делать это обнаженной, ты
никогда не услышишь от меня жалоб.
— Ты вероломная свинья. — Она двинулась, чтобы ударить его.
Страйкер поймал ее руку и встретил ее бросающий вызов
взгляд.
— А ты прекрасная мегера. Единственная, которая должна быть
благодарна за то, что я достаточно ностальгирую, чтобы не сделать с ней того,
что сделал бы с любым другим, кто плюнул на меня.
Зефира затаила дыхание, увидев в его глазах необузданную
ярость. Он был в одном шаге от того, чтобы ударить ее. И хотя часть ее хотела,
чтобы он сделал это, его сдержанность удивила ее. В мире, в котором они
родились, мужчина имел право бить женщину. Однако он удержался от того, чтобы
ударить ее рукой, даже во время их поединка.
Даже в тот год, когда они были женаты в древней Греции, он
никогда не причинял ей боль. Ни разу не тронул ее даже пальцем, в то время как
к остальным был беспощаден. Это она любила в нем больше всего.
С ним она чувствовала себя в безопасности. Защищенной.
Стоило кому-нибудь хотя бы искоса взглянуть на нее, как Страйкер уничтожал его.
Она скучала по тому неразумному маленькому мальчику, чьи
глаза светились любовью всякий раз, когда он смотрел на нее.
Мужчина перед ней был грозным. Это не тот зеленый юнец,
пытавшийся угодить ей. Он стал опытным воином, имеющим за спиной одиннадцать
тысячелетий обучения способам выживания и командования целой армией проклятых,
ведущих войну против человечества и бессмертных Темных Охотников, стоящих на
его защите.
Несмотря на то, что она много раз хотела убить Страйкера на
протяжении веков, до сих пор она никак не могла до него добраться. Все эти годы
он отсиживался в Калосисе, а попасть туда можно было лишь получив приглашение
от Страйкера или Аполлими.
До тех пор, пока она служит Артемиде, Аполлими не будет
иметь с ней дело. А просить его об этом означало погубить ее внезапную атаку.
Тем не менее, его слава среди их народа была легендарной.
Аполлиты поклонялись ему и его отряду элитных воинов Спати. Даже она уважала
его за его сражения.
Но это не меняло того, что он сделал с ней и Медеей. Она до
сих пор видела, как он повернулся и украдкой вышел из их домика, чтобы быть с
женщиной, на которой его хотел женить Аполлон. Тем не менее, Зефира дала ему
слово, что останется сражаться, и будет проклята, если нарушит его. Она была
выше этого.
— Ненавижу черный цвет твоих волос, — проворчала она, прежде
чем взять его руку.
Страйкер рассмеялся над ее капитуляцией и колкостью. Она не
сдалась и, не колеблясь, позволила ему узнать об этом. Обхватив ее своей рукой,
он забрал ее в Калосис — туда, где правила его власть.
Как только они благополучно прибыли в царство ада, Зефира
выхватила свою руку и обернулась, оглядывая темную комнату, где он собирал всех
даймонов, которые называли это место своим домом.
— Довольно таки мрачно, нет?
— Меня это устраивает.
Она не прокомментировала, повернувшись к нему лицом.
— Где Медея?
— В моих апартаментах. Пойдем, я отведу тебя к ней.
Война помедлил, материализуясь в задней части коридора
особняка, напоминавшего старую греческую виллу. Темно-серые жалюзи были плотно
опущены против безжалостного солнца, которое пробивалось сквозь пластинки и
освещало продуваемое ветром пространство. На белых стенах висели старые
фотографии юного мальчика и очень привлекательной светловолосой женщины со
смеющимися голубыми глазами.
Странный звук чужеземной музыки дрейфовал сквозь стены
вместе со смехом и гулом транспорта снаружи. Но внутри смеха не было. Все было
тихо и спокойно.
Закрыв глаза, Война обыскал дом с помощью своих сил, пока не
нашел того, которого был послан убить.
Ник Готье.
Но тот был не один. Вместе с ним в постели лежала женщина.
Оба были обнажены. Оба разгорячены после секса.
Века назад Война не колеблясь бы зарезал женщину.
Несомненно, он все равно должен…
Опустив голову, он прошел сквозь стены, пока не вошел в
комнату, где кровать с пологом на четырех столбиках приютила обоих любовников.
Их обвивали черные шелковые простыни. На прикроватной тумбочке стоял поднос с
полупустой бутылкой вина, а вокруг были рассыпаны красные розы, как если бы их
подбрасывали.
Мужчина, Ник, лежал на женщине, покусывая ее за ребра, пока
она выводила круги у него на спине. Лицо мужчины скрывали каштановые волосы до
плеч. Женщина, однако, была прекрасна. Длинные черные волосы рассыпались по
подушкам, когда она выгнула спину, держа глаза плотно закрытыми.
Война помедлил при виде ее обнаженного скульптурного тела.
Он столетиями не вкушал женщину. Не чувствовал доброй ласки с тех пор…
Всего лишь мысль об этой дряни перевозбудила его. Жаждая
крови, он сократил дистанцию между ними. Схватил Ника за горло и швырнул об
стену.
— Убирайся, — приказал он женщине, которая с криком подалась
назад.
— Уходи, Дженнифер. Немедленно!
Та не колебалась. Обернув вокруг тела простыню, она сползла
с огромной кровати и побежала к двери.
Готье выпрямился, пристально глядя на Войну. Его лицо,
покрытое трехдневной щетиной, было отмечено знаком в виде двойного лука и
стрелы. Символом Артемиды.
Война нахмурился, увидев метку. И осознав ее смысл.
Не то чтобы это имело значение. Он был рожден, чтобы
раздражать богов.
— Кто ты, черт возьми, такой? — спросил Ник. Выпрямив руки,
он воплотил одежду на свое тело.
Война рассмеялся.
— Зови меня Смерть.
— Без обид, я предпочитаю звать тебя ничтожеством. — Он
выбросил вперед руку.
Война поцокал языком, увидев летящие к нему сюрикэны
[12].
— Поговорим о ничтожестве.
Он телепортировался через комнату и схватил Готье за горло,
в то время как сюрикэны безо всякого для него ущерба вонзились в столбики
кровати. Война оторвал его от пола и прижал к стене.
Ник задыхался, пытаясь ослабить хватку мужчины.
— Что ты такое?
— Я говорил тебе. Я — Смерть. А теперь будь хорошим
мальчиком, умри.
Дыхание Ника стало более напряженным.
Война три раза ударил его спиной о стену, пытаясь раздавить
трахею. Штукатурка на стене потрескалась в виде узора паутины. В результате
действий Войны у Готье оказалась рассеченной губа, а у духа разбиты костяшки
пальцев на той руке, которой он удерживал Ника, заставляя их кровь смешиваться.
Он усилил хватку в ожидании, пока из глаз умирающего мужчины постепенно
исчезнет свет.
