Джаред со злостью посмотрел на него.
— Ты бы считал также, если бы это была Сими?
— Ты знаешь ответ.
— А ты знаешь, почему я хочу, чтобы его у меня забрали.
Вполне справедливо. Нет ничего хуже, чем иметь незащищенное
слабое место, на которое охотятся все вокруг. То, которое используют для
контроля твоих поступков и для твоего подчинения. Эш понимал это лучше, чем кто-либо.
И он сочувствовал ситуации Джареда.
Вздохнув, Эш сменил тему на ту, которой он, возможно, мог бы
управлять.
— Так почему тебе приказали убить Ника?
Джаред натянул пальто обратно.
— Он — последний из рода малахаев.
Эш рассмеялся от абсурдности этой идеи.
— Ник Готье — малахай? Да брось, Джаред. Давай колись.
— Я не шучу. Он действительно последний из их потомков.
Изумленный Эш разинул рот. Ник Готье? И все же, каким бы
нелепым это ни казалось, эта странность удивительно имела смысл. Необоснованная
мощь Ника. Неспособность Эша контролировать его…
Черт.
Как он мог проглядеть?
Ты не присматривался. Да и кто бы стал? Они ведь считались
вымершими.
— Не мучайся так, — мягко сказал Джаред. — Его силы были
связаны и скрыты, почти как у тебя, когда ты был человеком. Они проявились лишь
после того, как на него напал Война.
— А Ник знает, кто он?
Джаред покачал головой.
— Моя работа — убить его прежде, чем он это выяснит.
— Я не могу позволить тебе это сделать.
— У тебя нет выбора. Также, как и у меня. — Он исчез прежде,
чем Эш смог вымолвить хоть слово.
— Джаред!
Сефирот его проигнорировал.
— Проклятье!
Если Джаред найдет Ника прежде него, парень будет мертвее
животного, которого переехали еще пять часов назад.
— Что-то ты выглядишь слишком самодовольно.
Страйкер оглянулся через плечо, чтобы увидеть разглядывающую
его Зефиру.
— Я заполучил тебя. Так почему бы мне не быть довольным?
— Я могу привести миллион причин. Начать хотя бы с того, что
мое желание убить тебя сильнее, чем дышать. Что до остальных, предпочтешь,
чтобы я перечислила их по степени важности или в алфавитном порядке?
Он рассмеялся.
— Скажи честно… Ты скучала по мне?
— Нет.
Эти слова больно его ранили.
— Ни разу?
Она сложила руки на груди.
— Знаешь, что я вспоминала о тебе, Страйкер? Последние слова,
что ты сказал мне. «У меня нет причин оставаться». А потом ты вышел из моего
дома, даже ни разу не оглянувшись. «Нет причин оставаться», — сказал ты. Ни
единой. — Она опасно сузила глаза, глядя на него. — Ты разбил мое сердце теми
несколькими словами. Лучше бы ты тогда ударил меня.
Страйкер замер в нерешительности, та ночь так ясно предстала
в его воображении. Зефира стояла перед ним со слезами на глазах. Но ни одна из
них так и не упала. Он восхищался ее силой. Больше всего он хотел притянуть ее
к себе и сказать, что ему наплевать на отца. Что она — единственная, кого он
любит, и он умрет, защищая ее.
Останься он с ней, отец, несомненно, убил бы ее. А если бы
Аполлон сам этого не сделал, то оказал бы эту честь Артемиде. В то время Зефира
рожала его ребенка, и он мог потерять их обоих. Вот так фантастически мстителен
был Аполлон. Страйкер пытался объяснить это Зефире, но она отказывалась
слушать.
« Тогда я умру, любя тебя», — вот ее ответ на все его
доводы.
Это была жертва, которую он не мог принять. Он думал: «Пусть
лучше она его ненавидит и останется жива, чем продолжит любить и умрет».
Если бы он только знал, что их ждет в будущем.
— Я не это имел в виду.
Она презрительно усмехнулась.
— Конечно, нет. Ты был беспечным и все такое. Но меня те
слова больше не волнуют.
— Если бы это было так, ты бы их не запомнила.
— Не обольщайся. Я вычеркнула тебя так же, как и ты меня.
Мне никто не нужен, кроме Медеи. Ну, может, только еще твоя смерть.
— Итак, мы снова вернулись к этому.
— Мы всегда будем к этому возвращаться.
Страйкер бы выругался, но если честно, он это заслужил. Она
права. Он ушел и ни разу не оглянулся.
Нет, не правда. Он оглядывался. Часто. Он вспоминал время,
проведенное вместе. Вспоминал, как она выглядела утром, когда прижималась к
нему. Как робко и пристально смотрела на него, словно могла съесть его живьем.
Он ненавидел себя за то, что отказался от всего этого.
Отказался от нее.
Вздохнув, он направился к двери.
— У меня есть обязанности, которые нужно выполнять. Если
что-нибудь понадобится, позови Дэвина. — Не говоря больше ни слова, он вышел.
Зефира наблюдала, как он уходит, оставляя ее одну в комнате.
Выражение боли в его серебристых глазах заставило ее страдать, и она ненавидела
себя за эту слабость. Почему она все еще хотела поддержать его, после всего,
что он ей сделал?
Да, она хотела выцарапать ему глаза и бить его до тех пор,
пока он не умрет.
Но за этой злостью и болью была частичка ее, которая все еще
любила его. Частичка, которую она так старалась игнорировать и предать
забвению. Он был скотиной и трусом.
Он — отец твоей дочери.
И что с того? Биологический донор, бросивший их. Это не
делает его отцом. Это делает его засранцем. Ее ярость возродилась с новой
силой. Она оглядела комнату, в которой он спал. Довольно невзрачная. На кровати
покрывало цвета бургунди. Окон нет. Небольшой комод, голые стены.
— Живешь, как медведь в пещере.
Не было даже книги на тумбочке. Сразу напрашивался вопрос,
зачем тогда она нужна. Однако верхний ящик был приоткрыт. Возможно, книга была
внутри. Любопытствуя, Зефира подошла и открыла его.
У нее перехватило дыхание.
На дне ящика лежала последняя вещь, которую она ожидала
увидеть вновь. Вручную расписанная мозаичная плитка — свадебный подарок,
заказанный им для нее. На Зефиру обрушились воспоминания, когда она пристально
разглядывала собственный выцветший образ в древнегреческой одежде. Светлые
переплетенные волосы завитками ниспадали вниз, обрамляя ее лицо. В больших
зеленых глазах читалось выражение совершенной невинности. Она совсем позабыла о
существовании этой плитки.
А Страйкер не забыл. Он сохранил ее несмотря ни на что. А
под ней были другие мозаики с изображением мужчин, поразительно похожих на
него. Одна из них особенно привлекла ее внимание. Трое мужчин, похожих лицом и
фигурой, одетых в одежду 1930-х. Они положили руки друг другу на плечи и
счастливо улыбались.
