Он стал подобием собственного отца, и ненавидел это сильнее
всего. Если бы он только мог вернуться и все исправить.
Зефира откинула прядь волос с его глаз.
— Почему?
Вопрос сложный, как сама Вселенная, он все еще пытался
разгадать причины, побудившие его превратиться в монстра, которым он так
старался не стать.
— Она была одним из потомков Аполлона по атлантийской линии.
Потомок моих сводных сестер-аполлитов. Веками я охотился на них и убивал, чтобы
приблизить отцовскую смерть. Пока живут они, жив и он. Он проделал с их родом
то же, что и с моим… связал воедино свою и их жизненные силы — но в отличие от
меня и моих потомков они так и не стали даймонами, их связь — не в пример моей,
разорванной — сохранилась. А после того, как он обошелся со мной и тобой, я
жаждал его смерти.
Страйкер стиснул зубы, чувствуя, как им овладевают
первобытные эмоции, и он жаждет почувствовать вкус крови отца за все.
— Все, что я помню из детства, — это отца, который души не
чаял в моих сестрах, особенно в старшей, и как много раз он повторял, что она
должна быть его законной наследницей вместо меня. Неважно, как сильно я
старался, я никогда не был достаточно хорош для него. Оглядываясь назад, я не
понимаю зачем пытался ему угодить, может потому, что у меня не было любящей
матери, и я надеялся, что он сможет меня полюбить. Вот почему я и Сатара были…
ну, близки так, как могут быть близки две гадюки. Ее мать была человеком, не
аполлитом, поэтому для него она тоже оказалась недостаточно хороша. Для него
она была единственным человеком хуже меня. — Вот еще почему он так ненавидел
Аполлими. В конце концов, он был для нее не более хорош, чем для своего отца.
Она по-прежнему предпочитала ему Ашерона несмотря на то, что
тот пошел против ее желаний, защищая людей, которых она хотела уничтожить.
Тогда как он, Страйкер, верно ей служил.
Хоть раз за все время своего существования он желал быть
достаточно хорошим для кого-то. Иметь рядом человека, готового пойти на жертву
ради него.
Но это было невозможно.
— Когда я узнал, что Юриан за моей спиной женился на одной
из них, то взорвался. Я не видел отголосков прошлого в своей жажде нанести удар
и причинить боль тому, кого должен защищать. — Страйкер встряхнул головой. —
Вот такой я ублюдок.
Зефира не стала комментировать. Вместо этого она взяла его
руку в свои ладони и окинула его внимательным взглядом.
— Почему ты не рассказал мне об этом, когда мы были женаты?
Страйкер взглянул вниз, на их переплетенные пальцы, и ощутил
прилив сил от осознания того, что Зефира не оттолкнула его в отвращении. Он
никогда и никому так не открывал душу. И удивлялся, почему делает это теперь.
Но он знал. Она была его сердцем, и ему не хватало этого
жизненно важного органа.
— Мне было стыдно. Ты была так впечатлена моим
происхождением, и я не хотел, чтобы ты знала правду о том, что мой отец думает
обо мне на самом деле. Я не хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал об этом. Мне
нравилось делать вид, что я любимый сын, которому суждено осуществить его
грандиозные планы.
Страйкер отвел глаза, не в силах вынести ее внимательный
взгляд, когда он обнажает самую ранимую часть своей души — оружие, которое он
никогда не отдавал в чужие руки.
— Ты знаешь, каким мир был тогда. Я был просто
мальчишкой-аполлитом, а мой отец постоянно твердил мне, что моя старшая сестра
больше мужчина, чем я. — Его взгляд вспыхнул, он уставился на пол, вспомнив,
как однажды отец нарядил его в женскую одежду. Он едва ступил в отцовский храм,
как Аполлон в мгновение ока сменил ему одежду. «Теперь ты выглядишь
соответственно своей истинной природе. Возможно, тебя стоит еще и кастрировать…
Если бы только ты не был мне нужен для выведения породы. Остается надеяться,
что у твоих сыновей тестостерона будет больше, чем у тебя». Эти слова и
испытанное им унижение все еще жгли позором его душу. Издевательства отца до
того его ожесточили, что для других не осталось никаких чувств. — Ты хоть
представляешь, как больно признаваться — даже теперь?
Ее взгляд смягчился, она взяла его руку и прижала к своему
сердцу.
— Вот почему ты полюбил меня? Потому что рядом со мной тебе
не надо было казаться лучше?
Страйкер раздраженно рявкнул:
— Я полюбил тебя потому, что всякий раз, когда мы были
вместе, ты заставляла меня чувствовать. Чувствовать, что я важен для тебя. В
твоих глазах я был мужчиной, которым хотел быть, даже после того как отец
сказал, что я единственное его разочарование. И я не чувствовал ничего
подобного с той ночи, когда вышел за дверь и покинул тебя. Ты говоришь, что
умерла той ночью. Я с тех пор умирал каждую ночь. Каждую.
Ее ногти вонзились в его ладонь.
— Ненавижу тебя, Страйкер.
Если честно, он не ожидал от нее ничего иного. Казалось, это
все, что он может вызывать у окружающих.
Сердце заныло от боли, он отстранился от нее.
Зефира поймала его и притянула обратно, пока он не оказался
лежащим в ее объятиях.
Пораженный, он встретился с ней взглядом.
— Ты все такой же дурак, как и тогда.
От ее резких слов в нем вспыхнул гнев, но прежде чем
Страйкер успел послать ее подальше, она притянула к себе его голову и
поцеловала. Страстно, неистово, заставляя его закружиться в водовороте чувств.
Обхватив ее голову ладонью, он вдыхал и чувствовал, как ее губы развеивают все
плохие воспоминания, преследовавшие его. Удивительное убежище, где человек мог
спрятаться. Позор, что они никогда не хотели открыться друг другу. Гораздо
проще было сделать вид, что отец любит его, что он просто по ошибке проклял его
вместе со всей расой аполлитов.
Но жестокая, не приукрашенная правда… которой Страйкер
никогда не хотел смотреть в лицо. Его отец не обеспокоился этим. И это обижало.
Раздражало. Обессиливало.
Он закрыл глаза, когда Зефира укусила его за подбородок,
забирая боль его реальности. Растворив их одежду, он перекатился так, что она
оказалась сверху. Единственная, кому он давал власть над собой. Он принадлежал
ей и знал это. Она заклеймила его душу одиннадцать тысяч лет назад, в тот день,
в доках, когда убегала от него. И если ему суждено умереть, то он хотел бы
умереть от ее руки. От руки той, что когда-то хоть немного его любила.
Приподнявшись, Страйкер обхватил ее лицо ладонями,
наслаждаясь видом ее обнаженного тела. Он провел ладонями от ее лица вниз, к
грудям. Мысли о них, пышных и полных, тоже преследовали его по ночам, заставляя
тосковать по Зефире и моментам, подобным этому.
— Когда же ты, Страйкер, наконец, начнешь меня понимать?
— То есть?
Зефира коснулась линии его губ длинным ногтем.
— В гневе я говорю вещи, которых на самом деле не думаю.
Когда я сказала тебе уйти, все, чего я хотела, — чтобы ты остался. Я хотела
причинить тебе боль за то, что ты меня уничтожил.
