Нет, он не может так с ней поступить. Несмотря на то, что
думает отец, он не трус. Он не мог оставить ее без объяснений. Оставить ее
гадать, почему он не пришел домой или куда он уехал. Думать, что он умер, или,
еще хуже, ждать его возвращения, тогда как он точно знал, что она его больше
никогда не увидит. Зефира заслужила услышать от него правду.
Тяжело вздохнув, Страйкер сел обратно и стал ждать ее
возвращения.
Когда она вошла, его дыхание прервалось. Хрупкая и
хорошенькая, она была прекраснее самой Афродиты. Ее зеленые глаза сверкали в
тусклом свете, пока она не двинулась, зажигая больше ламп.
Ее улыбка сияла, мгновенно заставив его грустить от
осознания того, что он больше никогда не увидит ничего более захватывающего.
— Почему ты сидишь в темноте?
Страйкер прочистил горло, но тяжелый ком в животе стал еще
плотнее.
— Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.
Зефира положила свертки на стол.
— Мне тоже. Я…
— Нет, пожалуйста, позволь мне договорить.
Нахмурившись, она замерла на месте.
— Мне не нравится твой тон, Страйкериус.
Ей никогда не нравилось слышать строгость в его голосе. Вот
почему он так старался не показывать ей эту сторону себя.
— Знаю, но то, что я хочу сказать, не может ждать.
Зефира подбежала к нему и тонкими пальчиками разгладила
морщинки на его лице.
— Ты выглядишь таким серьезным.
Его язык, казалось, настолько распух, что он боялся им
подавиться. Все, чего он хотел, — это обнять ее и держать так вечно.
Вместо этого он собирался разбить им обоим сердца.
Это должно быть сделано. Образ того, как на нее нападают,
пронзил его со столь грубой яростью, что он вздрогнул. Страйкер не сомневался,
что его отец осуществит свою угрозу.
Он глубоко вдохнул для храбрости и выдавил из себя:
— Я ухожу.
— Хорошо, акрибос. Когда ты вернешься?
Он положил руку ей на плечо, чтобы успокоиться.
— Я не вернусь. Никогда.
Свет исчез из ее глаз, и это подействовало на него как удар
кулаком в горло.
— Что?
— Мой отец запланировал на завтра мою свадьбу. Если сегодня
ночью я не уйду и не разведусь с тобой, он убьет тебя и ребенка.
Гнев исказил ее прекрасные черты, превращая лицо в маску
Медузы Горгоны.
— Что! — заорала она, отталкивая его.
Страйкер протянул к ней руку.
— Мне жаль, Фира. У меня нет выбора.
Она ударила его по руке.
— Конечно, есть. У всех есть выбор.
— Нет, у нас — нет. Я не хочу оставаться здесь и смотреть,
как ты умираешь.
Зефира зарычала, кривя в отвращении губы:
— Никчемный трус.
Это воспламенило его собственный гнев.
— Неправда.
Она сильно ударила его по лицу.
— Ты прав. Быть трусом стало бы для тебя шагом вперед.
Страйкер стоял, с горящими щеками слушая, как она его
поносит. Он не мог даже слушать эти оскорбления. Только слова «жалкий»,
«никчемный» и «трус» вновь и вновь звенели в ушах.
— Я поступаю так, чтобы защитить тебя и ребенка. Я должен
быть уверен, что вы оба будете в безопасности.
— Нет никакого ребенка, — выплюнула она. — У меня случился
выкидыш.
Он пошатнулся.
— Когда?
— Этим утром.
— Почему ты мне не сказала?
— Сейчас говорю. Так что об этом можешь не беспокоиться. Нет
ребенка, нуждающегося в отце-трусе.
— Я не трус!
Зефира снова его оттолкнула.
— Отойди от меня, ты, жалкое подобие мужчины. Ты мне здесь
не нужен. Боги, не могу поверить, что оказалась достаточно глупа и пустила тебя
в свою постель. Достаточно глупа, чтобы доверять тебе.
— Я люблю тебя, Фира.
Она схватила чашу со стола и швырнула ему в голову.
— Лжец! Ты мне отвратителен!
Она буквально вытолкала его за дверь, захлопнув ее перед его
лицом. Но не раньше, чем швырнула ему свое обручальное кольцо.
Страйкер стоял по другую сторону двери, слыша, как внутри
Зефира ломает и бьет вещи. Он прижал раскрытую ладонь к дереву, отчаянно желая
открыть дверь. Но зачем? Теперь она его ненавидит.
Но не так сильно, как он сам ненавидит себя.
— По крайней мере, ты спасена. — Он оставил ей достаточно
денег. — И если ты ненавидишь меня, то не будешь по мне тосковать. — Страйкер
склонил голову к двери и схватился за ручку, чувствуя, как катятся слезы,
страстно желая открыть ее и вернуться к Зефире.
Если бы он только мог.
Он достал плитку с ее изображением и всмотрелся в ее лицо,
прежде чем коснуться ее последним поцелуем, затем повернулся и пошел прочь.
Зефира задыхалась, Страйкер покинул ее разум, оставляя ее с
последним образом — он, сжимающий ее портрет в своей руке, и то, как он поворачивается
и покидает их хижину.
Она прищурилась.
— Твой отец угрожал меня изнасиловать?
— Так он сказал. Не было причин думать, что он шутит.
Ее гнев исчез под волной удивления.
— Ты защищал меня.
— Вот что я пытался до тебя донести. Почему же еще я мог тебя
оставить, когда ты была единственным, ради чего я жил?
Злясь на весь мир, она толкнула его в бок.
— Оу! — дернулся Страйкер. — Это за что?
— За то, что ты такой придурок. Ты все время держал это в
секрете, и если сделаешь так снова, я тебя выпотрошу, клянусь.
— Тебе было четырнадцать, — бросил он, защищаясь. — Я думал,
что если скажу тебе об отцовской угрозе, ты будешь в ужасе.
Он был прав. Особенно учитывая тот факт, что прежде на нее
уже нападали. Вот почему она так его любила. Он защищал ее, а она ненавидела
его за то, что он ушел. Страх в ее душе, что она окажется не в силах защитить
себя или Медею… Вот еще одна причина, по которой она слилась с галлу. Она
хотела получить силу, чтобы защитить дочь. Быть уверенной, что ни один мужчина
никогда не принудит ее.
Все еще злясь, она ударила его в грудь.
— Я могла бы стукнуть чувствительнее.
Уголок его рта приподнялся.
— Я же говорил, что ты вольна делать все что угодно, пока ты
делаешь это обнаженной. Подобно этому, я отдаюсь на твою милость.
