Здесь Лао-цзы отвечает конфуцианцам, убежденным, что наибольшего расцвета человечество и общество достигают в том случае, когда они неразрывно взаимосвязаны. Но для Лао-цзы ритуалы и этикет «приличного общества» – ловушка. Путь назад, то самое возвращение, – поворот вспять процесса социализации. Путь к свободе лежит через природу, в гораздо большей мере, чем общество, олицетворяющую единство и гармонию Дао. Живущие в обществе люди, которые действуют методами принуждения, борются с тем, как устроена природа, пытаются плыть против течения. «Люди природы» принимают ее такой, какая она есть. И если их подхватывает течение, они плывут вместе с ним до тех пор, пока им не представится возможность спокойно выбраться на берег.
Как и полагается настоящему путешествию, Дао удивит вас. Мало того, порой кажется, будто удивлять – его единственная задача
С темой возвращения тесно связана тема поворота вспять. Как и полагается настоящему путешествию, Дао удивит вас. Мало того, порой кажется, будто удивлять – его единственная задача. В новозаветных притчах об Иисусе Царство Божие – в первую очередь кардинальная перемена, полное несоответствие нашим ожиданиям: богатые поставлены перед бедными, а последние – перед первыми. В «Дао дэ цзин» наши ожидания переворачивает с ног на голову Дао. От нас требуется сдаться, а не настаивать на своем, отпустить, а не цепляться. Требуется предпочитать долины, на которых безопаснее в бурю, женщин, живущих дольше мужчин, и младенцев, свобода и жизненная сила которых ничем не ограничены. Подобно Джеймсу Айджи, который в книге «Восславим известных» (Let Us Now Praise Famous Men, 1941) прославляет повседневную жизнь тех, кого принято считать «никем», даосизм выступает на стороне побежденных. В бесконечном танце пассивного инь и активного ян нам следует объединяться с мягким и податливым, слабым и кротким. Мы должны дождаться, когда что-либо придет к нам само, а не гнаться за тем, чего, как нам кажется, мы хотим, считая необходимым для нас. И все почему? Потому что уступчивость делает нас свободными, а свобода приносит благоденствие.
Следовательно, цель человеческой жизни – слияние с Дао, подражание его благоденствию ради благоденствия собственного. Лучшая метафора для Дао, которое невозможно описать, следовательно, можно лишь приблизиться к его описанию посредством метафоры (и то не без робости), – сама природа. Так что когда Лао-цзы хочет узнать, как действовать, он обращается к миру природы, которая не подвергалась ни социализации, ни окультуриванию. Он смотрит на младенца, который еще не научился притворяться. Он смотрит на воды, текущие с гор в долину, – воды, которые и не пытаются поступать противоположным образом.
И младенец, и вода олицетворяют у-вэй – еще одну ключевую концепцию «Дао дэ цзин». «У-вэй» буквально означает «бездействие», и в даосских текстах это слово может означать либо полное отсутствие действий, либо их сокращение до минимума. Но гораздо чаще под ним подразумеваются действия по примеру природы, то есть спонтанные, без усилий, исходящие из глубины существа, – совершение того или иного поступка, потому что в конкретный момент он кажется правильным, а не потому, что он предписан законом или божеством. Противоположность у-вэй – не просто действие, а действие с умыслом, с хитростью. Действовать в духе «невмешательства», как иногда переводят у-вэй, – значит, спокойно подчиниться тому, что есть, вместо того, чтобы сопротивляться во имя того, что должно быть.
Кто-то однажды объяснял мне, что такое у-вэй, пользуясь для сравнения выбором, который стоит перед серфером. Взлетая и опускаясь вместе с океанскими волнами, серфер видит перед собой три пути. Он может начать грести, направляясь к берегу (намеренное действие). Может просто плыть по воле волн (недействие). А может поймать волну (у-вэй). Мой коллега Дэвид Эккел считает лучшей метафорой у-вэй воду, которая без усилий стекает со склона холма. Падающая вода – образец даосской добродетели «цзыжань», буквально «сам по себе», но обычно относящуюся к спонтанным действиям или к готовности предоставить событиям возможность идти своим чередом. «Дао дэ цзин» называет воду примером парадоксальной силы слабости. Лао-цзы увещевает нас быть гибкими и податливыми, как вода, которая точит камень, не обрушиваясь на него с размаху, а обтекая его. «В мире нет ничего более мягкого и слабого, чем вода, – пишет Лао-цзы, – но в схватке с жестким и сильным ее не может превзойти ничто»25.
Принцип становления
Если судить по приведенным выше цитатам, может создаться впечатление, будто бы «Дао дэ цзин» выступает за превосходство пассивного инь над активным ян. «Знай мужчин, – пишет Лао-цзы, – но держись ближе к женщинам»26. Однако цель всех этих рассуждений о долине и пустоте, простоте и спокойствии, – гармония. По мнению даосистов, инь и ян – противоположные, но взаимодополняющие (и взаимопроникающие) начала, содержащие частицы друг друга и вечно проникающие одно в другое. Поэтому даосисты стремятся к гармоничному единству этих двух начал. Но во время написания «Дао дэ цзин» энергия ян конфуцианства вышла из-под контроля. Уравновесить ее мог только приток инь.
Обращаясь к зороастризму, западные монотеистические религии говорят о космической битве двух противоположных начал и молятся о полной победе света над тьмой. К этому источнику припадают даже авторы голливудских фильмов. Но в «Дао дэ цзин» Дао не является ни хорошим, ни плохим. Конфуцианцы могут сколько угодно искать различия между красотой и безобразием, высшим и низшим, сильным и слабым, а Лао-цзы считает подобные суждения и ложными, и опасными. «Дао дэ цзин» изобилует упоминаниями о всевозможных парах, которые почти все мы считаем противоположностями. И в каждом случае оказывается, что противоположности на самом деле взаимно дополняют и даже перетекают друг в друга. Поэтому любые попытки принять ту или другую сторону тщетны и только вызывают раздражение. Зато надежду дарит гармония наряду с пониманием, что на самом деле все меняется: день сменяется ночью, лето – зимой, и наоборот.
«Дао дэ цзин» начинается двумя загадочными строками, которые тысячелетиями дразнили, злили и радовали переводчиков. Обычно их переводят следующим образом: «Дао, которое может быть высказано, не есть вечное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть вечное имя». Такая передача смысла указывает на мистическое прочтение: Дао
Цель всех рассуждений о долине и пустоте, простоте и спокойствии, – гармония
является неизреченным и неописуемым, как Аллах для суфиев и Бог для каббалистов. Однако мой коллега Томас Майкл предлагает другую интерпретацию. В этих строках говорится о переменах и созидании, утверждает он. Вместо того, чтобы служить мистическим утверждением, это наблюдение относится к переменам и оправдывает созидание. Ключ к смыслу каждой фразы – не в субъекте, а в объекте, то есть ключевые слова здесь – «нет» и «вечное», или, в переводе Майкла, «постоянное»: «Дао может вести, но не существует постоянных Дао. Имена могут называть, но не существует постоянных имен»27.
Вторая строка чуть проще поддается разбору. Именем «профессор» можно назвать меня в одном контексте (например, когда я веду занятия), однако оно не подойдет в других контекстах (например, когда я «тренер» футбольной команды, в которой играет моя дочь, или «сын» за столом в доме моих родителей в День благодарения). Первая строчка каверзнее, но и ее можно объяснить. Существует множество Дао – в смысле, «способов» делать что-либо. Следование им может привести нас туда, куда мы хотим прийти. Но эти Дао не остаются постоянными, так как постоянно меняются обстоятельства, в которых эти Дао применяют. Возьмем пример с баскетболом, приведенный Майклом: дао игры в баскетбол существовало в те времена, когда Джеймс Нейсмит изобрел эту игру, и в 90-х годах XIX века это дао могло привести к победе.
