Но прежде чем что-нибудь делать, требовалась небольшая доза. Точно так же как размышлять о завязке с героином он мог, лишь уже уколовшись, для избавления от жестоких последствий кокаина необходимо было принять еще.
После умеренной дозы, скучной и впечатляющей примерно в равной степени, Патрик подложил под спину подушки и устроился рядом с телефоном.
— Джонни?
— Ага, — раздался сдавленный шепот в трубке.
— Это Патрик.
— Который час?
— Одиннадцать.
— Значит, я спал всего три часа.
— Перезвонить попозже?
— Нет, все равно уже разбудил. Как ты?
— Отлично. Ночь была довольно тяжелая.
— Чуть не помер и все такое?
— Ага.
— Я тоже. Двинулся довольно паршивым спидом, изготовленным при помощи соляной кислоты недоучившимся студентом-химиком с трясущимися руками. Когда давишь на поршень, пахнет горелыми пробирками, а потом начинаешь неудержимо чихать, а сердце колотится в рваном ритме, напоминающем худшие куски в паундовских «Кантос».
— Если у тебя хороший «китаец», то нестрашно.
— У меня его нету.
— У меня есть. Это медицина, чувак, медицина.
— Я приеду.
— В Нью-Йорк?
— Ты в Нью-Йорке? Я думал, замедленность твоей речи — сочетание моих слуховых галлюцинаций и твоей фирменной ленцы. Очень неприятно узнать, что есть реальная причина. Чего тебя туда занесло?
— Мой отец тут умер, я приехал забрать останки.
— Поздравляю. Ты достиг статуса полусироты. Тебе не отдают тело? Требуют за драгоценный груз тот же вес золотом?
— Счет еще не выставили, но, если запросят чересчур много, я оставлю эту дрянь им.
— Правильно. Ты расстроен?
— Мне как-то жутковато.
— Да, я помню это ощущение, как будто почва уходит из-под ног еще больше обычного. И желание умереть еще сильнее обычного, если такое возможно.
— Да, вот это все. Плюс печенка болит, как будто могильщик вогнал мне лопату под ребра и еще наступил на нее изо всех сил.
— Ну, для того печенка и нужна, ты разве не знал?
— Спрашиваешь!
— Извини. Так когда два олимпийца встретятся?
— Ну, я должен вернуться завтра вечером. Ты мог бы запасти все нужное? Тогда я из аэропорта махнул бы прямо к тебе, не заезжая к этому кошмарному Брайану.
— Конечно. Кстати, о кошмарных людях, позавчера я оказался в квартире с какими-то совершенно придурочными итальянцами, но у них был розовый кристаллический кокс, который сыпался в ложку со звуком глокеншпиля. В общем, я украл его весь, сколько было, и заперся в туалете. Как ты знаешь, этих томных волооких итальянцев довольно трудно вывести из себя, но тут их здорово проняло, они колотили в дверь и орали: «Выходи, мудак, или я тебя убью! Алессандро, заставь его выйти!»
— Господи, вот потеха.
— Жалко, мы вроде бы сказали друг другу «чао» в последний раз, а то бы я тебе такого добыл. Честно, это то, чем стоит вмазаться, прежде чем в последний раз вытолкнуть пылающую ладью на серую воду.
— Прямо завидно слушать.
— Ну ладно, может, завтра вечером мы все-таки себя угробим.
— Обязательно. Постарайся добыть побольше.
— Ага.
— Ладно, завтра увидимся.
— Пока.
— Пока.
Патрик, улыбаясь, повесил трубку. Разговоры с Джонни всегда поднимали ему настроение. Он тут же набрал следующий номер и снова откинулся на подушки.
— Алло?
— Кэй?
— Малыш! Как ты? Секундочку, я музыку приглушу.
Звук виолончельного соло стал тише, и Кэй вернулась к телефону.
— Так как ты? — снова спросила она.
— Плохо спал.
— Не удивляюсь.
— Я тоже. Принял около четырех граммов кокса.
— Господи, кошмар какой. Но ты же не принимал вместе с ним еще и героин?
— Нет-нет. С ним я завязал. Только немного транквилизаторов.
— Уже хоть что-то. Но почему кокаин? Подумай про свой бедный нос. Нельзя же с ним так.
— С моим носом все будет хорошо. Просто мне было так тоскливо.
— Бедный малыш. Смерть отца — худшее, что могло с тобой случиться. Вы так и не смогли спокойно поговорить по душам.
— Мы бы и не смогли.
— Все сыновья так думают.
— Ммм…
— Мне не нравится, что ты там один. Встречаешься сегодня с кем-нибудь приятным или только с похоронными агентами?
— Ты считаешь, похоронные агенты не могут быть приятными? — скорбным тоном осведомился Патрик.
— Да нет, конечно, я считаю, они делают большое дело.
— Не знаю, не знаю. Мне надо забрать прах, в остальном я свободен как ветер. Жалко, ты не здесь.
— И мне жалко, но мы ведь завтра увидимся?
— Обязательно. Из аэропорта прямо к тебе. — Патрик закурил. — Я всю ночь думал, — быстро сказал он, — если это можно назвать думаньем… про то, возникают ли мысли из потребности постоянно говорить, изредка облегчаемой парализующим присутствием других людей, или мы просто реализуем в речи уже пришедшие мысли.
Он надеялся этим вопросом отвлечь Кэй от точных подробностей своего возвращения.
— И стоило ради такого не спать! — рассмеялась она. — Я тебе завтра скажу. Ты когда прилетаешь?
— Около десяти, — ответил Патрик, добавляя к времени прилета несколько часов.
— Значит, у меня будешь около одиннадцати?
— Ага.
— Пока, малыш. Люблю, целую.
— И я тебя. До скорого.
Патрик положил трубку и приготовил себе еще дозу кокаина, чтобы поддержать силы. С предыдущей прошло слишком мало времени, и некоторое время он отлеживался, обливаясь потом, прежде чем снова взять трубку.
— Алло? Дебби?
— Милый, я не решалась позвонить, думала, может, ты еще спишь.
— У меня бессонница.
— Извини, я не знала.
— Я тебя ни в чем не обвинял. Не надо ощетиниваться.
— Я не ощетиниваюсь, — рассмеялась Дебби. — Просто беспокоюсь о тебе. Глупо, честное слово! Я всего лишь имела в виду, что всю ночь беспокоилась, как ты там.
— Глупо, да.
— Пожалуйста, не спорь. Я не сказала, что ты глупый, только что глупо спорить.
— Что ж, я спорю, и если спорить глупо, значит я глупый. Мое обвинение в силе.
