— Откуда у тебя эта кошка? — поинтересовалась я.
— Я нашла ее в коробке рядом с мусоркой. Шла поздним вечером по улицам — и как вдруг меня окатила волна чьей-то чужой боли. Перед глазами возникло лицо мужчины, такое неприятное и отталкивающее, что в голове пронеслась мысль, что он точно либо пьяница, либо наркоман. Я увидела, как он складывает маленьких черных котят в коробку. Они все пищат, кричат, я это слышу, и у меня просто разрывается сердце. Но мужчина закрывает крышку и выносит коробку к мусорке. Не хватило духу их утопить, зато хватило духу обречь их на более мучительную смерть. Почти сразу же набежали бездомные собаки и растерзали коробку и котят вместе с ней. Из пяти выжила только одна. Я назвала ее Марселина, или Марси, что в переводе с латыни значит «воинствующая». Мне показалось, что это имя подходит для нее, потому что она боролась за свою жизнь с собаками и с почти смертельными ранами. И победила.
— Мог бы их в приют отдать, урод, — прошипела я, ощутив необъятную злость. Этот мир полнится уродами. И, как мы успели убедиться, в будущем их меньше не станет. Собственными бы руками придушила каждого, кто смеет обижать того, кто не может дать отпор. Но, к сожалению, я сама отношусь к последней группе и явно не смогу тягаться с такими, как Жюльен. Я лишь надеюсь, что полиция подоспела вовремя и скрутила его, заперев на веки вечные за решеткой, где ему самое место.
Что же сейчас с Анаис? Я бросила ее. Я бросила Стефана. Но я не смогу снова увидеть его безжизненное тело. Если я увижу его, то окончательно пойму, что он мертв. А так я могу думать, что он вовсе не умер и живет сейчас спокойной жизнью в особняке Арно…
— Эй. — Софи дотронулась ладонью до моего лба, и возникшая в груди боль и скорбь стали угасать. — Если твои эмоции снова станут все сметать на своем пути, то нам обеим будет плохо. Я, кажется, знаю, что может помочь твоей душе. Искусство. Могу дать холст и краски.
— Я не умею рисовать.
— Каждый человек умеет рисовать, — возразила Софи. — Я считаю, что нам от природы даны такие способности, как пение, танцы и рисование. Нужно лишь развить их в себе. Попробуй сесть за мольберт и что-нибудь нарисовать. Что угодно, все, что увидишь или все, что придет тебе в голову. Дай волю фантазии и откинь мысли о том, что ты не умеешь рисовать, куда подальше. И ты сама удивишься тому, что получится.
Софи меня убедила. И я села за второй мольберт перед белоснежным холстом с кистью в одной руке и деревянной палитрой в другой. Минут десять я сидела, прокручивая в голове, что можно нарисовать. Когда нечто толкнуло меня в ногу, я встрепенулась и опустила взгляд на пол. На меня взирали два желтых кошачих глаза. Марси проснулась и теперь крутилась у моих ног. Когда я вгляделось в мордочку кошки, то заметила несколько шрамов под ее глазом и порванное ухо. Всю ее семью убили, но она выжила. Она боролась за жизнь и победила. А желтые глаза так и говорили: «Я знаю, что такое горе и боль. Я тоже через это прошла. Но я живу дальше рядом с человеком, который меня поддерживает. Многие через это проходят и справляются с этим. И ты справишься».
И я тут же поняла, что́ буду рисовать.
К вечеру на моем холсте загорелись два желтых глаза с черными зрачками. К шерсти я пока не переходила, мне хотелось как можно скорее передать все свои чувства и эмоции, которые возникли, когда я заглянула в эти мудрые кошачьи глаза. Софи меня не тревожила, и, по правде сказать, я так увлеклась вырисовыванием желтой радужки, что позабыла о том, что девушка сидит рядом в этой же комнате. Весь мир отошел на второй план. Были только я, палитра с кистями и холст.
— Софи, ты вернешь нам чайник? — неожиданный низкий голос заставил меня выйти из моего желтоглазого мира.
Я развернулась в сторону двери. Там стоял высокий темнокожий парень, молодой, примерно того же возраста, что и Софи. По его плечам спускались тугие дреды с разноцветными резинками, а глаза блестели, как маслины, от света тусклой желтой лампы.
Софи я увидела свернувшейся калачиком на диване, и тут же подумала, что, вероятно, она весь день была смертельно уставшей, ведь ночью ее не было в комнате. Скорее всего, она где-то тусила: либо в клубе, либо в соседних комнатах, потому что вчера вечером оттуда доносилась музыка и звуки веселья.
— Ой, Тьери, бери, он на тумбе, — пробормотала Софи, поднимаясь и потирая глаза.
— Я вижу, в нашей семье пополнение, — произнес парень, посмотрев в мою сторону. — Как вас зовут, милое создание?
— Эль, — пискнула я, чуть не выронив кисть из руки.
— Приятно с вами познакомиться. Меня зовут Тьери. — Он протянул мне ладонь, которую я неуклюже пожала, а после подошел к тумбе и взял чайник.
— Эль теперь будет жить с нами. Я знаю, что свободных комнат нет, поэтому мы разделим эту, — решительно оповестила Софи тоном, не терпящим возражений.
— Ты должна обсудить это с другими. А потом ей придется пройти недельную проверку.
— Я понимаю.
— Хорошо, тогда соберемся за ужином и обо всем поговорим. Я буду всеми руками за то, чтобы вам позволили тут остаться, мадемуазель Эль. — Тьери картинно поклонился и скрылся за дверью вместе с чайником.
— Он немного чудаковатый, но мне он нравится. Хороший парень.
— Что за проверка? Что если я ее не пройду? — взволнованно спросила я, пропустив мимо ушей слова Софи.
Тьери не на шутку меня напугал. Я даже не знала, что в сквотах все настолько сложно. Только я смогла поверить, что какое-то время смогу пожить тут и не умереть под слоями мокрого Парижского снега, как эта вера пошатнулась. Я уже представила себя, скитающуюся по занесенным снегом улицам и добывающую пропитание воровством. Но Софи поспешила меня успокоить:
— Конечно, пройдешь. Не переживай, тут люди — не звери.
— А что будут проверять?
— Ну, например, твои умения. Ребята проверят, что ты можешь делать и какая от тебя будет польза. Так же посмотрят, как ты уживаешься с другими людьми и как относишься к людям, скажем, необычным. Не склонна ли ты к гомофобии или расизму, потому что люди тут разные. А если склонна, то лучше стараться ни с кем не конфликтовать. Все мы тут семья, поэтому стараемся принимать друг друга такими, какие мы есть. У нас все равны, все дружны. Каждый занимается чем-то своим, но в то же время вносит вклад в общее дело. Но я видела тебя и твою жизнь, поэтому уверена, что тебя примут.
Я обдумывала слова Софи. Если она действительно видела мою жизнь, то узнала, как я отношусь к гомофобии и расизму, а именно — отрицательно. Я много повидала в прошлом, и эта чертова несправедливость, когда один человек отчего-то имеет больше прав, чем другой, меня выводит из себя. Хорошо, что современное общество стремится к справедливости. Все должны иметь равные права. Ведь человек — это не только внешняя оболочка, человек — это сознание, и самое главное — то, как мы мыслим. Только мыслью создается новое.
С людьми, я надеюсь, проблем у меня не будет. Но вот есть один пунктик, по которому я могу пролететь, — мои умения. Что я вообще могу? Какая от меня будет польза? Я только сегодня научилась держать кисточку в руках, что я смогу внести в общее дело? И что это за общее дело? Может, мои кулинарные навыки могут повлиять на решение остальных оставить меня тут? Больше всего я люблю печь торты и пирожное, и, если задуматься, создавать десерты — тоже своего рода искусство.
