Кухня не имела дверей за исключением главного входа, через который я сюда и вошла. Огромные витринные окна во всю стену были наполовину заклеены большим рисунком терновых веток с мелкой листвой и синими бусинами ягод. Наверное, с улицы это выглядит впечатляюще, особенно с табличкой «Nid» на входе.
— Гнездо в терновнике, — произнесла Софи. — Мы птенцы крепкие, совьем гнездо даже на горящих углях.
Кухня была как раз тем местом, где я видела пугающие скульптуры и стену, увешанную картинками и разрисованную граффити. Еще здесь было огромное растение с раскидистыми ветвями, много стульев и два дивана, стоявших в непонятном порядке, кухонный гарнитур, где вертелся Тьери, и три разных по высоте стола, сдвинутых в центре.
За столами уже пристроились люди, которые что-то обсуждали. Причем их речь полнилась акцентом, из-за чего понять, о чем они говорят, было непросто.
— Друзья, познакомьтесь с нашим новым творцом Эль де Ла Фере, — отвлекла всех Софи. — Эль, это Димитрий и Мари Богдани, супружеская пара из России, и Мадлен Дюбуа из Марселя.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась я, оглядывая присутствующих. Димитрий был мужчиной средних лет в старом пиджаке и огромных очках на носу. Его темные волосы уже тронула седина, но лицо было гладким и без морщин. Его жена Мари сидела рядом. Это была стройная женщина в джинсах и растянутом свитере. На голове ее громоздилась широкополая шляпа, из-под которой выбивались пряди светлых кудрей. А Мадлен, фигуристая девушка с копной темных волос, раскинутых по плечам, сидела напротив пары, но как-то отдаленно, словно она сторонилась людей.
Все трое смотрели на меня около трех секунд, в потом Мари подскочила и оказалась рядом со мной.
— О боже мой! Совсем малышка. Сколько тебе лет и как ты тут оказалась? — спросила она, заглядывая в мое лицо, и я заметила у ее глаз лучики морщинок.
— Пятнадцать, — ответила я на самую легкую часть вопроса и замялась, не зная, как объяснить свое пребывание тут.
— Эль моя кузина, — помогла мне Софи. — С ее семьей случилось несчастье. А из родственников, кроме меня, у нее никого не осталось.
— Бедняжки, — с неподдельным сочувствием сказала Мари. — Если вам что-то будет нужно, то вы не стесняйтесь. Мы с Димой вам с радостью поможем. На то мы тут все вместе и собрались, чтобы не дать друг другу погибнуть в пучине жестокой жизни.
— Соглашусь с Марьей, — отозвался Димитрий, выговаривая с трудом слова. Видимо, французский язык дается ему непросто. — Мы рады помочь вам, девочки.
Непонятно, зачем Софи назвала меня своей двоюродной сестрой, но если эта небольшая ложь поможет мне получить крышу над головой, то я не против. И не против даже думать, что у меня есть еще какой-то родственник.
Доброжелательные лица Мари и Димитрия вселили в меня спокойствие. Уже целых четыре человека вроде как не против того, чтобы я тут жила. Насчет Мадлен не знаю. Девушка в белом обтягивающем платье, которое контрастировало с ее смуглой кожей, тихо сидела, скрестив ноги, и с подозрением смотрела на меня. Неужели я ей не понравилась? Конечно, всем понравиться невозможно. Но я ничего и не делала, чтобы начать обо мне судить.
На всю кухню раздался протяжный звон, напоминающий звон церковного колокола. Я вздрогнула и попыталась найти источник звука. Им оказался колокольчик в руке Тьери. Парень с улыбкой до ушей его тряс, пока вся кухня не заполнилась уставшими людьми, которые один за другим выползали из комнаток и занимали места за столами.
Ужин прошел неплохо. Софи представила меня всем, а потом представила всех мне. Всего за столами сидело двенадцать человек, если считать вместе со мной. Моя новоявленная кузина так быстро назвала имена всех жителей сквота, что я не успела многих запомнить. Но зато я заметила пестрый национальный состав: японцы, африканцы, мексиканцы, испанцы, русские и французы. И никаких разногласий между друг другом, потому что все мы люди, которых объединили беды и искусство.
Софи вкратце сказала, как я тут оказалось, а после спросила:
— Кто против того, чтобы принять в нашу семью нового человека?
Я с замиранием сердца смотрела на собравшихся за столами. Но никто не поднял руку. И Мадлен в том числе.
4
Шел 1920 год от Рождества Христова. Люди проносились мимо меня ворохами винтажной одежды, машины шуршали колесами, продавцы в лавках голосили, приманивая покупателей, — словом, Париж шумел, жил в своем ритме, не подозревая, что здесь находится человек, который нарочно ломает пространство и время.
Не знаю, влияют ли мои самовольные перемещения как-то на историю, но отчего-то возникало ощущение, что я делаю что-то неправильное, что-то запрещенное. Но я все равно это делала. Я не собиралась больше возвращаться в Средневековье, теперь я решала сама, куда я отправлюсь и что буду делать.
Вчера после ужина мы с Софи сидели на диване и рисовали стражника в альбоме. Моя новая подруга помогла мне построить на листе человеческую фигуру, которую я после одела в синюю форму. Не сказать что мне было особо интересно знать, какого звания был этот человек, ведь я решила больше не появляться в Средневековье. Мне просто хотелось нарисовать его — отчего-то было очень волнительно изображать то, что я видела собственными глазами в другом веке. Словно я обладала каким-то особым, не подвластным другим людям знанием.
Сейчас я шла по Парижу двадцатых с целью узнать, что это за время такое и почему оно так нравилось Стефану. И, кажется, понимала.
Это был довольно спокойный период. Аккуратные улочки были чистыми, откуда-то лилась приятная музыка, по дорогам не спеша проезжали красивые машины, а лица людей сияли, ведь совсем недавно окончилась Первая мировая война и многие поняли, что самая главная ценность — это мирная жизнь. Да и в принципе жизнь. Воздух был наполнен ароматами цветов и выпечки. Правда, иногда до меня долетал гадкий запах конского навоза, который появлялся из-за редких конных экипажей, но я старалась делать вид, что его не чувствую, и держалась ближе к цветочным лавкам.
Атмосфера в городе была умиротворяющей и успокаивающей, отчего сильно бьющееся сердце в груди постепенно возвращалось в свой привычный ритм, а яркий пожар эмоций потухал.
А эмоции эти появились у меня не без основания.
Только что я совершила преступление.
Это преступление, конечно, не было страшным — я лишь примерила в магазине темно-синий плащ, а после в нем же переместилась на другую улицу, потому что денег на его покупку у меня не было, а одежда, подходящая для двадцатых, мне была очень нужна, ведь я решила, что теперь буду тут частым гостем. Плащ был удобным, безразмерным и длинным и хорошо скрывал мою современную одежду.
Я рассекала улицы быстрым шагом, как будто за мной кто-то гнался. Не думаю, что люди даже заметили мое исчезновение из магазина, но все равно казалось, что сейчас меня схватит страж закона и попросит проследовать в тюрьму.
