- Ладно, не так уж и плохо, - наконец пожала плечами волшебница. – По крайней мере, от голода теперь точно не умру. Хотя я бы предпочла окорок.
- Фрукты полезнее для здоровья, дочь моя, - наставительно заметил Дрекозиус.
Он единственный еще не сделал выбора. Взвешивал все «за» и «против», прикидывал возможности.
Очевиднее всего казался Космодан. Отец Богов, верховный владыка Сальвана. Но в том-то и проблема. Тучегонитель – не бог чего-то конкретного, как остальная севига. Конечно, у него тоже есть своя стезя – он хозяин небес, облаков и туч, грома и молнии, дождя и града... но в первую очередь он просто самый главный. И совершенно неизвестно, какой дар он может дать.
Какой угодно может.
И потому Дрекозиус, взвесив все «за» и «против», коснулся когтистой лапы Якулянга. Звездный Дракон – не самое популярное божество в севиге, и поклоняются ему в основном обитатели болот и те народы, что покрыты чешуей... но именно это и стало для Дрекозиуса решающим аргументом. Наверняка люди редко возносят Ползущему свои молитвы, так что ему будет приятно, и он не поскупится.
И каким же было его разочарование, когда он осознал, что ему досталось. Дар Спящего Человека. Возможность в любой момент по своему желанию погрузиться в сон.
- Я приму это смиренно и с благодарностью, - не очень убедительно произнес жрец.
А вот Джиданне Сущность Дрекозиуса очень понравилась. Рядом с ней ее Яблоко уже не казалось таким гоблинным.
- А у тебя что? – спросила она Плаценту.
Тот зло скрипнул зубами, раскрыл рот... и заговорил на непонятном языке.
- Фоку дегура, сакитне тахора! – сплюнул он.
На лице Мектига отразилось непередаваемое изумление. Он повернулся к Плаценте и спросил:
- Ты знаешь оксетунг?
- Галатиль фиста га, стродинн, - скривился полугоблин.
Изумление Мектига сменилось гневом. Он почти мгновенно переместился к Плаценте, стиснул его шею и очень тихо сказал:
- Прощаю один раз. В следующий – убью.
Дрекозиус тихо сказал Джиданне, что слово «стродинн» на оксетунге означает мужеложца. И это, возможно, худшее оскорбление для дармага.
Когда Мектиг отпустил полугоблина, тот хрустнул шеей и начал бешено изрыгать брань на всех языках Парифата:
- Нья ку се те е-ба монате, бабука! Чонга умаоемао илеасини со’о! Гуй де ни та ма де, во хен ни! Гобло турку трикасетранг и дертерзог!
- Вот это действительно удивительно, - покивал Дрекозиус. – Оксетунг, билетанди, обезьяний, ю-ян, орчанг... сын мой, неужели ты овладел всеми этими языками? Или... быть может, ты просто получил возможность на всех них браниться? Могу ошибаться и прости, если ошибаюсь, но пока что ты не произнес ни одного слова, не относящегося к обсценной лексике...
- Уаль иси гармасимхосохосоло! – огрызнулся Плацента.
- О, а это эльфийский! – оживилась Джиданна. – У нас в общаге была одна эльфка... интересно, где она сейчас... Ты что сказал-то, кстати?
- Он просто послал нас в анналы, дочь моя, - скорбно улыбнулся Дрекозиус.
- Не знала, что на эльфийском слово «жопа» такое длинное.
- Дочь моя, прошу тебя, стерегись непристойностей! – ахнул жрец. – Разве боги для того даровали тебе этот прелестный рот, чтобы ты оскверняла его грязными словесами? В эльдуальяне нет слова «ж-о-п-а». Есть слово «скверно-пахнущее-место-сзади». Эльф скорее вырвет себе язык, чем скажет «ж-о-п-а» или «г-о-в-н-о» - именно поэтому в их языке таких слов вообще нет.
- А вы что, знаете эльфийский, отче?
- Я знаю десять языков, дочь моя.
- Недурственно. И какие же?
- Парифатский, сальванский, эльдуальян, оксетунг, гоблинский, орчанг, билетанди, обезьяний, ю-ян и бранный ньявлингуал.
Джиданна глянула с завистью – сама она знала только парифатский, паргоронский и язык Каш. Причем Каш – язык чисто прикладной, для составления заклинаний. Говорить на нем никто не говорит.
А паргоронский Джиданна знала очень плохо. Брала его в свое время факультативом, но потом долго гадала, зачем ей это вообще понадобилось.
В итоге своей новой Сущностью доволен остался только Мектиг. Да и тот больше по нетребовательности. В конце концов, его Самозатачивающийся Клинок не намного лучше самого обычного оселка.
Но по крайней мере из Шиасса искатели Криабала выбрались. Вернулись в мир живых. Снова оказались под синим небом и ярким солнцем... точнее, под звездным небом и яркой луной.
Никто не знал, сколько точно дней они провели в мире мертвых. Там никому всерьез спать не хотелось. Но когда они вернулись... усталость навалилась тяжеленным камнем.
И голод тоже пришел. В желудках словно зарычали огромные волки. Вот когда Джиданне пригодилось ее Яблоко – она принялась творить одно за другим, обгладывая почти до черешка. Этими же волшебными плодами напитались и остальные – но не раньше, чем волшебница объелась так, что раздуло живот.
Белке она отдала один из самых крупных, но треснувших самоцветов.
Куда они попали, никто не знал. Оказались посреди какой-то рощицы. Рядом мерцала ажурная арка, ведущая обратно в Дарохранилище, чуть подальше с журчанием бежала речка, а за ней, еще дальше – темнела крепостная стена. Похоже, замок или город.
- Дойдем, поищем постоялый двор?.. – для проформы предложил Дрекозиус.
- Нет, - мотнул головой Мектиг, укладываясь прямо на траву. – Я хочу спать.
Никто не стал спорить. У всех головы словно налились свинцом и тянули к земле. Не хватило сил даже развести костер – впрочем, это и не требовалось. Неизвестно, куда вывел их Ахлавод, но по крайней мере здесь было тепло.
- Спокойной ночи, дети мои, - пожелал Дрекозиус, как бы невзначай подвигаясь к Джиданне. – Да осенит вас крылом Якулянг.
Глава 32
В Пиршественных палатах было страшно шумно. Цверги орали, пели песни и звенели кружками. В воздухе стоял такой густой дух, что кружилась голова. Пахло жареным и тушеным мясом, свежим хлебом и пряными кореньями, крепчайшим элем и хмельным медом.
Никогда в жизни еще Фырдуз не был в таком огромном зале. Он почти не видел стен. Под потолком висели мощные солнцешары, и свет заливал каждый уголок, но гостей было так много, что все скрывалось за пышными одеждами и бородами.
Воевода Брастомгруд представил кобольда как своего личного гостя. Рядом с воеводой Фырдуз и сидел, ожидая окончания пира. Ему тоже поставили огромное блюдо, ему тоже накладывали яства и подливали напитков, но он ужасно робел и смущался. Боялся опростоволоситься перед всеми этими важными цвергами.
Направо он вообще старался не поворачиваться. Слева-то сидел старик Брастомгруд, который хоть и воевода, но не особенно страшный. Очень даже свойский дядька.
