Не слишком много, правда. Сколько уж там может передать белка?
- Долго еще? – угрюмо спросила Джиданна.
- Возможно, я недостаточно громко говорил и ты не расслышала меня, дочь моя, - елейно ответил Дрекозиус. – Если мы нигде не станем задерживаться, то дойдем как раз к обеду.
- Долго, - подытожила Джиданна. – Мне холодно. Руки мерзнут.
- Мерзнут? – прищурился Дрекозиус. – Дочь моя, случилось так, что мне известен превосходный способ согреться.
- Это какой же? – насторожилась волшебница.
- Молитва, разумеется! – оживился жрец. – Молитва воистину горячит сердца! И она угодна богам, дочь моя! Воистину угодна, особенно совместная! Давай помолимся вместе, дочь моя!
- Нет, спасибо, что-то не хочется.
- Но отчего же?
- Просто не хочется.
- Ты огорчаешь богов своим отказом, дочь моя, - сказал Дрекозиус, пряча руки в теплой муфте. – Вот ответь, когда ты в последний раз была на исповеди?
- Дайте-ка припомнить, святой отец... – задумалась Джиданна. – Сегодня у нас Маладис... а вчера был Бриллиантовый Лебедь... значит, получается... никогда.
- Как это печально... – вздохнул Дрекозиус. – А хочешь, я исповедую тебя прямо сейчас? Давай отойдем вон за те кустики...
Джиданна поглядела в масленые глазки жреца и отказалась.
Нет, конечно, в детстве она молилась богам, посещала храм. Но уже тогда – только по обязанности, вместе с семьей.
Ну а став волшебницей – перестала делать это совсем. Большинство волшебников – ктототамцы.
Нет, конечно, маги верят в богов. Будучи магами, они прекрасно знают, что боги – не вымысел, а такая же реальность, как горы и облака. Но никто ведь не поклоняется горам и облакам.
Поэтому волшебники предпочитают таинственного, непостижимого и почти наверняка не существующего Кого-То-Там. Того, кто, возможно, сотворил когда-то вселенную, людей и все остальное.
Ну или не сотворил.
- Я однажды молился Энзирису, - неожиданно сказал Мектиг, продолжая мерно шагать по снегу. – В своем первом бою. Просил помочь мне победить.
- И Бог-Меч даровал тебе победу, сын мой? – оживился Дрекозиус.
- Нет, - мрачно ответил Мектиг, касаясь уродующего челюсть шрама. – Больше я ему не молился.
За неимением других объектов для просвещения Дрекозиус обратился к грызущему суджук Плаценте. Полугоблин, как обычно, кривил губы так, словно готовился харкнуть.
- А ты ведь вор, сын мой, не так ли? – спросил у него Дрекозиус.
- И чё? – зло прищурился Плацента.
- Скажи, почему ты занимаешься этой недостойной работой?
- Потому что больше я ни кира не умею.
- Как это печально... – вздохнул Дрекозиус. – А каким богам ты молишься?
- Никаким. Я эготеист, тля.
- Это что, какой-то культ? – с легким любопытством спросила Джиданна.
- Нет, тля. Это просто эготеизм.
- И что это значит?
Перемежая речь ругательствами и междометиями, Плацента объяснил, что эготеизм – это такое мировоззрение... религия, можно сказать, приверженцы которой поклоняются самим себе. Сами себе молятся, сами себе приносят жертвы. Считается, что если делать это достаточно рьяно и долго, после смерти можно переродиться в божество. Скорее всего, очень крошечное, микроскопическое божество, но тем не менее.
- И что, это работает?.. – приподняла брови Джиданна.
- Конечно, нет, тля! – сплюнул Плацента. – Это же полная кирня! Но во всем этом блеваном мире есть только одно существо, которому я согласен кланяться – я сам. А все блеваные боги могут поцеловать меня в анналы.
- Сын мой, прошу, остерегись произносить столь непристойные словеса! – укоризненно сказал Дрекозиус.
- Чё?.. На кир пошел, жирносвин.
Второй привал сделали на небольшом плато. Дрекозиус сказал, что отсюда до его знакомого волшебника уже рукой подать, но часть пути осталась самая трудная, через изрезанные трещинами ледяные пики. Надо как следует передохнуть перед последним рывком.
Мектиг развел костерок, с презрением поглядывая на изнеженных спутников. Достал из вещевого мешка лосятину с сухарями и предложил часть остальным.
Впрочем, у остальных нашлись и собственные припасы. Плацента тоже набрал в дорогу мяса – сушеного и копченого. Джиданна прихватила блистер Пилюль Сытости – крохотных шариков, мгновенно утоляющих голод. Ну а Дрекозиус набрал в дорогу мармелада, зефира, пахлавы и других приятных сердцу вещей.
Из-за пазухи высунулась белка Джиданны. Добрый жрец предложил ей печенье, но зверек только брезгливо наморщил нос. Не прельстил ее и кусок сухаря, протянутый Мектигом.
- Во тупая, не жрет! – осклабился Плацента.
- Это императорская белка, - холодно ответила Джиданна. – Они не едят хлеб.
- А чё они жрут? Орешки, что ль?
- Нет.
- А чё?
- Золото и бриллианты.
- Смешно. Типа. А если серьезно?
- Я серьезно. Императорские белки питаются камнями и металлами.
- Слышь, колдовка занюханная, я чё тебе – пень лесной? Думаешь, раз сын гоблина, то совсем тупой, тля?!
- Ну хочешь – проверь, - пожала плечами Джиданна.
- Смотри, жаба, если твоя помойная крыса не станет это жрать, я тебе сосульку в анналы воткну! – пригрозил Плацента, доставая из тайного карманчика полновесный золотой хдарк.
Надо было видеть, как вспыхнули глаза у голодной белки! Она метнулась пушистой молнией, цапнула монету и тут же отпрыгнула в сторону. Брызнула металлическая стружка – с такой скоростью зверек заработал зубищами.
- Эй, она сожрала мою монету! – заорал Плацента. – Ты чё, окирела?! Я тя ща разрежу, крыса!
Он и вправду выхватил нож. Но глаза Джиданны похолодели, она повела рукой, и на кончиках пальцев вспыхнули огоньки. Полугоблин вспомнил, что эта растрепанная халда все-таки волшебница, зло заворчал и убрал нож.
- Тронешь мою белку – убью на месте, - пообещала Джиданна. – И вообще – даже если ты ее разрежешь, монеты там уже нет. Она очень быстро все переваривает.
- Признаться, я полагал, что ты просто подшучиваешь над нашим скептично настроенным другом, дочь моя, - задумчиво сказал Дрекозиус. – Но выходит, что твое ручное животное и в самом деле питается драгоценными металлами... Воистину удивителен этот мир, несть числа чудесам, сотворенным в нем богами!
- И не говорите, - кивнула Джиданна.
- Но мне теперь любопытно, отчего ты завела именно такого питомца? Возможно, я ошибаюсь, но что-то мне подсказывает, что его корм должен обходиться непомерно дорого. При всей моей любви к братьям нашим меньшим лично я не стал бы заводить нечто подобное. Даже истребил бы, пожалуй.
