Я поделился с Амелией своим намерением, и она, подавшись немного вперед, взяла руль в свои руки. Ее помощь избавила меня от необходимости держаться за рычаг; я наклонился и принялся ощупывать пол машины, втайне опасаясь, не вылетел ли стержень за борт в момент особенно сильного толчка. Шаря по полу в неверном свете, я вдруг наткнулся на ридикюль Амелии – тот стоял себе спокойненько там, где его поставили, на полу перед седлом. И секундой позже я нащупал искомое: деталька закатилась между ридикюлем и подножием седла и застряла там.
– Нашел! – провозгласил я, садясь и приподнимая стерженек так, чтобы Амелия тоже его увидела. – И вовсе он не сломан!
– Тогда почему же он вывалился?
Я присмотрелся внимательнее и обнаружил, что с обоих концов стерженька сделана винтовая нарезка, но крайние витки резьбы выделяются особым блеском – стержень просто вырвало из гнезда. Я обратил внимание Амелии на этот дефект, и она сказала:
– Теперь я вспоминаю, что сэр Уильям жаловался на мастеровых, выточивших какой-то из никелевых стержней не по чертежу. Вы сумеете поставить его на место?
– Попытаюсь.
Понадобилось, наверное, минут пять, чтобы при столь обманчивом освещении отыскать втулки с нарезными гнездами для стерженька, и еще гораздо больше, чтобы привести рычаг в удобное положение и попробовать вставить стерженек в гнезда.
– Он слишком короток! – воскликнул я в отчаянии. – Что я ни делаю, он все равно слишком короток…
– Но он крепится именно здесь, больше негде!
В конце концов я догадался, что можно немного вывинтить втулки из рычага и до известной степени облегчить себе задачу. Когда мне удалось привести стержень в соприкосновение с обеими втулками, я с величайшим терпением стал ввертывать его в гнезда (к счастью, сэр Уильям сделал резьбу разносторонней, чтобы каждый оборот затягивал крепление в обеих втулках разом). И стерженек удержался, хоть и еле-еле: мне при всем желании не удалось ввинтить его больше чем на полвитка.
Я устало выпрямился в седле, и руки Амелии вновь обвили меня. Машина времени все еще рыскала, но куда тише, чем до сих пор, а кружение ослепительного пятнышка света стало почти незаметным. В его резком сиянии мы боялись пошевелиться; с трудом верилось, что нам действительно удалось избавиться от невыносимой качки. Прямо передо мной вращалось во всю прыть маховое колесо, однако регулярная смена дня и ночи почему-то прекратилась.
– Вот теперь мы, по-моему, в безопасности, – заявил я, впрочем, без особой уверенности.
– Мы, должно быть, скоро остановимся. Когда машина застопорит, ни один из нас не вправе двинуться с места. Три минуты – и машина ляжет на обратный курс.
– И доставит нас обратно в лабораторию? – осведомился я.
Амелия поколебалась, прежде чем ответить, но все же произнесла:
– Да, разумеется.
Я понял, что она уверена в этом не больше меня. Ни с того ни с сего машина времени опять круто накренилась, и у нас обоих перехватило дыхание. Я заметил, что маховое колесо замерло… услышал, как вокруг свистит воздух… почувствовал, как нас внезапно обдало холодом. До меня дошло, что мы больше не защищены четвертым измерением, что мы падаем куда-то, и я в полном отчаянии вновь схватился за рычаг…
– Эдуард!.. – вскричала Амелия у меня над ухом. И это было последнее, что я услышал. Последовал страшный удар. Машина остановилась, и Амелию вместе со мной выбросило за борт, во тьму.
8
Я лежал в полной темноте, покрытый – мне казалось, с головы до ног – чем-то кожистым и сырым. Попытался подняться, но ничего не добился, только без толку подергал ногами и руками и провалился в трясину еще глубже. Какая-то пленка опустилась мне на лицо, и я отчаянно скинул ее, боясь задохнуться. И неожиданно закашлялся: мне не хватало воздуха, я всасывал его в легкие из последних сил. Как утопающий, я инстинктивно рванулся вверх, опасаясь, что иначе умру от удушья. Не попадалось ничего, за что можно было бы ухватиться, одна лишь мягкая, скользкая, влажная масса. Словно меня кинули головой вниз в огромную банку с водорослями.
Я падал, я понимал, что падаю, – и больше не сопротивлялся. Я совершенно отчаялся и, наверное, утонул бы в этой пропитанной влагой листве: куда бы я ни повернул голову, лицо покрывала та же омерзительная тина. Я ощущал во рту ее вкус – пресный, водянистый, с налетом железа.
Но тут неподалеку послышался вздох, и я закричал:
– Амелия!..
Голос мой прозвучал жутким хриплым карканьем, к тому же я опять закашлялся.
– Эдуард? – отозвался резкий испуганный шепот и тоже перешел в кашель.
До Амелии не могло быть больше трех-четырех ярдов, но я ее не видел и даже толком не знал, в каком направлении смотреть.
– Вы не ранены? – спросил я и еще раз кашлянул, но слабее.
– Машина времени… Мы должны вернуться на борт, Эдуард. Она вот-вот уйдет обратно…
– Но где она?
– Рядом со мной. Не могу до нее дотянуться, но чувствую ее ногой.
После некоторого колебания я решил, что Амелия слева от меня, и попытался подвинуться в ту сторону, барахтаясь в омерзительной тине, вытягивая руки в надежде зацепиться за какую-нибудь кочку или корягу.
– Где вы? – позвал я, силясь выжать из своего голоса хоть что-то, кроме жалкого сипенья.
– Я здесь, Эдуард. Ориентируйтесь на мой голос. – Амелия была теперь ближе ко мне, но слова ее звучали странно, сдавленно, словно она тонула. – Я поскользнулась… Не могу найти машину времени… Она же здесь, где-то здесь…
Я отчаянно рванулся к Амелии сквозь водоросли и почти сразу же столкнулся с ней. Мой локоть коснулся ее груди, и она сама схватила меня за руку.
– Эдуард! Надо немедля найти машину!..
– Вы говорили, что она где-то здесь?
– Тут, близко… подле самых моих ног…
В поисках машины я отползал от Амелии и возвращался к ней, выкидывая руки то вправо, то влево. Сама Амелия каким-то образом выпрямилась и пододвинулась ко мне. Скользя и срываясь, кашляя и тяжело дыша, дрожа от холода, пронизывающего до костей, мы продолжали свои безнадежные поиски куда дольше трех минут. Ни она, ни я не могли смириться с мыслью, что три минуты – это все, что нам отпустила судьба.
Глава VI. В неведомой стране будущего
1
Наша борьба за жизнь неминуемо тянула нас вниз, и вскоре я нащупал под ногами твердую почву. Я тут же громко оповестил об этом Амелию и помог ей встать на ноги. И вновь пришлось бороться – теперь уже за то, чтобы сохранить равновесие, невзирая на опутавшую все тело тину. Мы оба промокли до нитки, а воздух был леденяще холоден.
Наконец мы высвободились из цепких растительных пут и выбрались на неровный каменистый грунт. Отошли от кромки водорослей на каких-нибудь пять шагов и рухнули в изнеможении. Амелию трясло от холода, и она не выразила протеста, когда я обвил ее рукой и притянул к себе, стараясь согреть. В конце концов я заявил:
