Это неописуемое варварство продолжалось, наверное, секунды две-три, прежде чем я вмешался, чтобы положить ему конец.
С той самой поры, как я осознал в полной мере злую волю, с которой чудовища распоряжаются своим могуществом, моя душа преисполнилась отвращением и ненавистью к ним. Не оставалось места сомнениям, спорам о добре и зле: чудовище на охромевшей башне расчетливо и свирепо вымещало свою злобу на беззащитных человеческих существах!
Я сделал глубокий вдох, отвернулся от кошмарного зрелища и, подавив брезгливость, потянулся к металлическому люку, врезанному в покатую крышу платформы. Пошевелил ручку, но тщетно: казалось, замок заклинило.
Я бросил взгляд через плечо. Тепловой луч по-прежнему крался вдоль зарослей, наслаждаясь омерзительной бойней… Но рабы, что находились ближе к губительной башне, уже успели заметить меня и беспомощно махали мне руками, пытаясь уклониться от луча и выбраться из трясины.
Ручек такого типа я на Марсе еще не видел и тем более не трогал, но замок не мог быть чересчур мудреным: ведь чудовище справлялось с ним без посторонней помощи своими неуклюжими щупальцами. Тут меня осенило, и я повернул ручку в противоположную сторону – так, как на Земле обычно закрывают двери. Ручка сразу же шевельнулась, и крышка люка откинулась.
Почти все внутреннее пространство платформы было заполнено телом чудовища; отвратительный серо-зеленый не то мешок, не то пузырь вздувался и пульсировал и еще влажно поблескивал, словно от пота.
В непередаваемой ненависти я взмахнул длинным лезвием и воткнул его прямо в середину обширной спины. Нож будто провалился, и, выдернув его для нового удара, я убедился, что он не нанес губчатым тканям чудовища никакого вреда. Я вонзил его снова, с тем же результатом.
Однако мерзкое существо если не пострадало от моих ударов, то по крайней мере ощутило их. Клювоподобный рот издал хриплый крик, и – я просто не успел увернуться – одно из щупалец скользнуло ко мне и обвилось вокруг моей груди. Застигнутый врасплох, я оступился, щупальце потянуло меня вперед и, не дав мне опомниться, вжало между стальной стенкой платформы и омерзительной тушей самого чудовища.
Правда, захватить ту мою руку, которая сжимала нож, чудовищу не удалось, и я в отчаянии бил по змее-шупальцу еще и еще. Чудовище хрипло орало в страхе, а быть может, и от боли. В конце концов удары ланцетом возымели свое действие: хватка щупальца ослабла, и я увидел кровь. Ко мне подобралось второе щупальце, но в этот самый миг мне удалось отсечь первое напрочь; кровь хлестнула из раны фонтаном. Однако новое щупальце отыскало руку с ножом и обвило ее; на мгновение меня одолел страх, потом я догадался переложить лезвие в другую руку. И, поскольку запомнил уязвимую точку, отсек щупальце за какие-нибудь несколько секунд.
Мало-помалу усилия щупалец, да и мои собственные старания переместили меня в переднюю часть платформы, и я очутился с чудовищем лицом к лицу.
Здесь щупальца, казалось, заполняли собой все пространство – ко мне устремились десять, а то и двенадцать живых канатов. Не могу передать, до чего омерзительным было их прикосновение! Каждое щупальце само по себе не отличалось силой, но в сочетании их прикосновения и пожатия производили такое же впечатление, как если бы я угодил в середину клубка змей. Прямо передо мной раскрывался и закрывался клювоподобный рот, вскрикивая от боли или от гнева; один раз клюв ухватил меня за ногу, но оказался совсем немощным и не сумел даже прокусить одежду.
А поверх всего взирали, наблюдая за каждым моим движением, огромные, ничего не выражающие глаза.
Мне пришлось тяжко, обе мои руки были скованы, и хоть я по-прежнему сжимал нож, пользоваться им больше не мог. Тогда я стал пинать чудовище ногами, целясь в основания щупалец, в крикливый рот, в глаза-тарелки, в любое место, до которого только мог дотянуться. После долгой борьбы мне удалось высвободить руку с ножом, и я принялся с новой яростью хлестать им по мерзкой туше, каким бы боком она ко мне ни поворачивалась.
Это, наверное, и был поворотный пункт нашей схватки: начиная с него, я верил, что могу победить. Передняя часть тела чудовища оказалась не столь студенистой, как все остальное, а следовательно, ее легче было поранить. Каждый нанесенный мною удар вызывал теперь обильное кровотечение, и вскоре платформа превратилась в форменный ад: окровавленные, иссеченные щупальца, а над ними истошные хрипы умирающего монстра.
Наконец я ухитрился всадить ланцет чудовищу прямо между глаз, и оно с последним глухим стоном испустило дух. Щупальца обвисли и упали на пол, клювоподобный рот раскрылся и исторг облако ядовитых миазмов, а огромные, лишенные век глаза безжизненно уставились на мир сквозь затемненное овальное стекло.
Я тоже мельком взглянул за окно и убедился, что, пусть на время, положил бойне предел. Из зарослей больше не вырывалось пламя, хотя там и сям что-то дымилось; уцелевшие рабы выбирались из трясины на сухое место.
6
С содроганием я отбросил прочь окровавленный нож и, кое-как выкарабкавшись из-под обмякшей туши, дотянулся до люка. Это оказалось вовсе не легким делом, потому что руки были скользкими от крови и слизи, но в конце концов я вылез на крышу и с наслаждением вдохнул разреженный воздух: по сравнению с мерзкими запахами чудовища он был прекрасен. Ридикюль по-прежнему лежал там, где я оставил его, – у края крыши. Я подобрал свое имущество и, чтобы освободить для предстоящей работы обе руки, накинул одну из длинных ручек ридикюля себе на шею.
Затем я посмотрел вниз. Насколько можно было судить, все рабы, пережившие избиение, побросали свои инструменты и теперь брели по грязи по направлению к башне. А те, кто уже выбрался на сухую почву, бежали ко мне, размахивая длинными тонкими руками и выкрикивая что-то высокими пронзительными голосами.
Самой прямой – один согнутый сустав – и прочной из трех ног-опор башни показалась мне та, что находилась ближе всего ко мне. С величайшим трудом я перекинул тело через край площадки и ухитрился сжать стальную опору между колен. Потом отпустил руки, сжимавшие край платформы, и обхватил ими шероховатый металл опоры. Сверху сюда просочилась кровь, и, хотя она быстро высыхала на солнце, захват представлялся ненадежным, а металл предательски скользким. Сперва очень осторожно, затем, приноровившись, все более уверенно я стал съезжать по ноге вниз, а ридикюль нелепо покачивался у меня на груди.
Достигнув поверхности, я огляделся и увидел, что вокруг собралась изрядная толпа рабов; они следили за моим спуском и, по-видимому, ждали случая приветствовать меня. Я снял ридикюль с шеи и выступил им навстречу. Они сразу же попятились и что-то заверещали в тревоге. Только тут я обратил внимание, что моя одежда и даже кожа пропитаны кровью чудовища; за те две-три минуты, что я пробыл на солнце, палящий зной превратил кровь в пленку, и она стала издавать неприятный запах.
Рабы приумолкли, воцарилась тишина. И тогда я заметил, что одна рабыня рьяно пробивается ко мне, нетерпеливо расталкивая толпу. Я обратил внимание, что она ниже остальных ростом и светлее кожей. Да, она была, как и все, заляпана грязью и одета в лохмотья, но я не мог не заметить, что у нее голубые глаза, блестящие от слез, а волосы разметаны по плечам…
