Фран подошел, протянул руку. Смотрит не враждебно, скорее устало. Помог мне подняться, а затем я наклонился и схватил меч.
Вокруг оставшиеся в живых ученики добивали разбойников. Сэр Енус, весь залитый кровью, стоял над каким-то здоровяком, что-то спрашивал у него. Нога наставника придавила противника к земле.
Наша помощь больше не требовалась – остальные и так справлялись неплохо, поэтому с Франом поспешили к наставнику.
– Куда вы их увели? – рычал сэр Енус. – Куда?!
Здоровяк лишь посмеивался, харкая кровью.
– Что он сказал? – спросил я.
Наставник хмуро покосился, но ответил:
– Молчит, падаль! Сказал лишь, что увели женщин и детей подальше отсюда. Но отказывается называть место. Ничего, в руках дознавателей ты быстро запоешь.
Разбойник лишь ухмыльнулся. Я покачал головой.
– У нас нет на это времени.
Присев рядом со здоровяком, я стянул маску с лица. Несмотря на мощный удар, металл вновь выдержал и даже не помялся.
Увидев мое лицо, разбойник вздрогнул. Губы его затряслись, изо рта вырвалось хриплое:
– Зараженный! Уйди от меня! Прочь!
Я лишь приветливо улыбнулся и приблизил свое лицо к его.
– Если ты не скажешь нам, куда вы дели жителей деревни, то совсем скоро станешь кормом для тьмы. Обещаю.
Он затрясся: похоже, угроза оказаться во власти тьмы пугала его куда больше, чем всякие пытки.
– Я скажу! Скажу! Три мили на север от деревни. У куста поверните налево, через сто шагов увидите поляну. Там мы их и оставили. Только пощадите! Не отдавайте тьме!
Я поднялся, нацепил маску обратно. Взглянул на сэра Енуса, отметив его чересчур пристальный взгляд.
– Едем?
Наставник кивнул, затем отвернулся.
– Готовьте коней. Поедем втроем. Остальные пусть займутся ранеными и убитыми.
Я молча направился к привязанным поодаль лошадям. Фран следовал за мной, ничего не спрашивая. Похоже, он сегодня испытал сильный шок, оказавшись на краю гибели. Впрочем, как и я. При воспоминании о близости смерти пальцы начало потряхивать, а колени предательски задрожали. Фран спас мне жизнь, а я – ему. Скажи мне кто об этом еще пару часов назад – засмеялся бы. А теперь перед глазами только мертвые тела товарищей и испуганное лицо того здоровяка.
Еще при подходе к указанному месту я почуял неладное. Острый запах крови и смерти висел в воздухе. Даже птиц не было видно на деревьях, ветер и вовсе затих. Лишь свернув налево и проехав сотню шагов, я понял причину: трупы. Множество женских тел свалено на поляне. Все они были убиты крайне просто: им перерезали горло. Обнаженные тела с многочисленными синяками, лица исказились в муках. Они сильно страдали. Будь моя воля, я убивал бы тех ублюдков снова и снова.
Но и это не самое страшное. Чуть поодаль, на длинной и крепкой ветви громадного дуба я увидел их: десятки детских тел, висящих на веревках. Их просто повесили, всех до единого. Здесь были и совсем крохотные, не старше двух лет, и побольше – лет около десяти. Все они были надеждой родителей, их отрадой. Они могли бы вырасти, прожить достойную, счастливую жизнь. Но – не судьба.
Я ощутил, как из глубины души поднимается скорбь. Не хотел – слезы сами полились из глаз. Вид детских тел, висящих на ветке дерева, оказался выше моих сил. Что это за мир такой, где люди убивают маленьких детей, не испытывая ни малейших угрызений совести? Разве так должно быть? Пусть они разграбили поселение, пусть насиловали женщин. Но зачем было казнить детей?
Чуть в стороне раздался шорох, и Фран метнулся туда. Послышался топот ног, но парень оказался быстрее и вскоре приволок мелкого худощавого мужичка с испуганными глазами.
– Я всего лишь крестьянин, милостивые господа! Собирал ягоды в лесу, когда услышал шум и крики. То были разбойники, они вовсю насиловали баб. А потом детишек начали вешать… Я спрятался, было страшно. Вскоре они ушли, но тут появились вы. Пощадите, господин!
Сэр Енус пристально вглядывался в лицо мужичка, я лишь молча покачал головой. По глазам видно – лжет. Честный человек не станет то и дело бросать взгляд по сторонам, словно надеясь, что кто-то придет на помощь. Да и слишком уж наигранно он пожалел мертвых детей.
– Ты лжешь, – негромко сказал я. Мужичок быстро взглянул мне в лицо, но наткнулся на маску и замер, открыв рот. – Ты один из тех, кто совершил это. И тебе нет прощения.
Левой рукой очень неудобно было размахивать мечом. Но сумел поднять клинок. Лезвие резко опустилось на шею врага. Брызнула кровь. Мужичок заорал, рухнул на землю, зажимая рану руками. Я оскалился, замахнулся вновь, лезвие сверкнуло на солнце.
– Сдохни! Ублюдок! Падаль! – с каждым словом я поднимал и опускал меч, разрубая костлявое тело на части. Сознание будто плавало в тумане, гнев застилал глаза. – Нелюди вы! Твари! Хуже тьмы! Какие же вы твари!
Фран и наставник навалились сзади, выхватили у меня оружие. Я дернулся, упал на спину, взвыв от боли в сломанной руке. Левой пытался отбиться, вырваться, растоптать сам не зная кого. Понимал лишь одно: сотворившие такое с детьми не должны существовать на этом свете. Никогда. Разве можно бояться какой-то тьмы, если тут, под боком, такие же люди совершают ужасные вещи!
Истина подтвердилась в очередной раз: самое жестокое и беспощадное создание природы – человек. Даже темные твари убивают с какой-то целью – либо сожрать, либо защититься. Но разбойники… они вырезали целое поселение просто так, из-за глупой обиды. Того здоровяка, оказавшегося главарем банды, оставили в живых, и сэр Енус лично допросил его по прибытии в академию.
Оказывается, сын кузнеца оскорбил его, отказавшись продать оружие банде головорезов. Уязвленная гордость вожака не позволила оставить обиду безнаказанной, и сорвавшиеся с катушек разбойники напали ночью на деревню, убили всех мужчин и забрали с собой женщин и детей.
Женщин пользовали целую ночь и все утро. Затем надоело, и их просто прирезали, свалили в кучу. Дети видели все это, бросались на ублюдков, пытаясь спасти мам и сестер. Некоторых убивали сразу, после мы нашли колотые раны на телах малышей, других били, а затем вешали на дереве. Один малыш долго не хотел умирать, дергаясь на веревке и ублюдки устроили развлечение: стрельбу из лука. Они пронзали ребенка стрелами, еще живого, а он никак не желал умирать, истекая кровью и с ненавистью глядя на своих мучителей. Я видел эти глаза и не забуду до самой смерти.
Меня с трудом удалось успокоить, и путь домой помню с трудом. Знаю лишь, что сразу по прибытии сэр Енус отправил другой отряд хоронить несчастных, а сам спустился в подземелья – допрашивать главаря.
Его казнили на следующий день, колесовав. Я видел казнь, но в душе не осталось ни капли удовлетворения. Одной смерти недостаточно, чтобы затушить мою ненависть к тем, кто сотворил подобное.
