Она поднесла руку к глазам, глядя на серебряное кольцо, все еще надетое на средний палец.
Это был контроль. И равновесие. Это было все, чего ей не хватало – и все равно Лайла даже сейчас боролась с искушением выбросить эту штуку в море.
Умеренность никогда не была чертой ее натуры. Ни в ее прошлой жизни уличной крысы с дурным характером и скверной привычкой чуть что вытаскивать нож, ни в жизни нынешней, когда она высекла искру из воздуха и подожгла магию в своей крови. Она знала свой темперамент и ценила его, уверенная, что благодаря ему до сих пор жива. Жива, но совершенно одинока – трудно заботиться о ком-то еще, когда едва хватает времени и сил позаботиться о себе.
Лайла вздрогнула, пот медленно остывал у нее на лбу, становясь ледяным.
Когда успели показаться звезды?
Она поднялась на ноги, опираясь на ящик, и двинулась было в каюту – но по пути услышала пение. Все ее тело болело, хотелось выпить, но ноги сами собой пошли на звук, и скоро она нашла его источник. На палубе, скрестив ноги, сидел Гастра, привалившись спиной к борту, и пел, что-то скрывая в сложенных ладонях.
Даже в слабом свете позднего вечера каштановые кудри Гастры отливали золотом. Он выглядел таким молодым, даже моложе ее… Заметив, что она смотрит, Гастра не застеснялся, как сделал бы Ленос, а улыбнулся ей.
– Мисс Бард, – приветливо сказал он. – Вам очень идет новый глаз.
– Мне самой нравится, – ответила она и присела на палубу рядом с ним. – Что это у тебя в руках?
Гастра слегка приоткрыл ладони – и она увидела маленькое голубое яичко.
– Нашел в розенальском доке, – объяснил он. – Птичьим яйцам всегда нужны песни, вы это знаете?
– Зачем – чтобы вылупился птенец?
Гастра покачал головой.
– Нет, птенец-то вылупится в любом случае. Петь нужно, чтобы он вылупился счастливым.
Лайла подняла брови. Они с Гастрой были примерно одних лет, но в нем всегда проглядывало что-то мальчишеское: он был юным в том смысле, в котором она никогда не была. И при этом воздух вокруг него постоянно казался теплым – похожее тепло она чувствовала в присутствии Тирена. От него исходил покой, скользивший по коже, как шелк или снежинки.
– Келл мне говорил, что из тебя получился бы отличный жрец.
Гастра улыбнулся еще шире.
– Знаю, что стражник из меня получился не очень.
– Не думаю, что он имел в виду тебя обидеть такими словами.
Парень задумчиво гладил пальцем голубую скорлупку.
– А в своем мире вы так же знамениты, как Келл – в нашем?
Лайле невольно представились развешанные по ее Лондону плакаты с ее портретом – «Разыскивается»…
– Да, но по другим причинам.
– И при этом вы решили остаться здесь.
– Вроде того.
Улыбка юноши была очень теплой.
– И я очень этому рад.
Лайла шумно выдохнула, взъерошила себе волосы.
– Я бы так не радовалась, – сообщила она. – От меня обычно сплошные беспорядки.
Гастра рассматривал яичко на ладони.
– Жизнь и есть хаос. А время – это порядок.
Лайла подтянула колени к подбородку.
– И что значит эта премудрость?
– Сам толком не знаю, – Гастра чуть покраснел. – Но так обычно говорит магистр Тирен, и оно звучит умно.
Лайла хотела засмеяться – но тело отозвалось на смех болью. Ей правда жизненно необходимо было выпить, так что она оставила Гастру укачивать птенца песнями и ушла наконец к себе.
* * *
Камбуз был отнюдь не пуст.
За узким столом сидела Джаста со стаканом в одной руке и колодой карт – в другой. Живот у Лайлы бурчал о голода, но на камбузе воняло так, как будто Айло пытался приготовить рагу и потерпел неудачу, так что вместо еды она взяла с полки бутылку того, что пила Джаста, что бы это ни было. Напиток оказался темный и очень крепкий.
Она почувствовала взгляд капитанши и обернулась.
– Новый глаз, – сообщила та, – тебе весьма идет.
Лайла отсалютовала ей стаканом.
– Ваше здоровье.
Джаста поставила свой напиток и хлопнула ладонями по столу.
– Садись ко мне. Сыграем.
Лайла пробежала взглядом по столешнице – на нем валялись отдельные карты, оставшиеся с прошлой игры. На другой половине стола сгрудились пустые стаканы.
– И что случилось с вашим прошлым противником?
– Он проиграл, – пожала плечами Джаста.
Лайла усмехнулась.
– Думаю, я воздержусь.
Джаста хмыкнула.
– Отказываешься играть, потому что знаешь, что продуешь.
– Нет, на слабо меня не возьмешь.
– Токк, Бард, может, ты вовсе не пират? Просто притворяешься, как Алукард, носишь маскарадный костюм, который тебе не подходит. Может, на самом деле ты не из морских вовсе, а из лондонских?
Улыбка Лайлы стала жесткой.
– Я из тех, кого сама выберу.
– Думаю, ты не пират, а воровка.
– Вор крадет на суше, а пират – на море. Вот и вся разница. В последнее время я краду и там, и там.
– Это не настоящее различие, – объяснила Джаста. – Настоящая разница – это тарнал. – Лайла не знала этого слова, и капитанша это, похоже, поняла и, задумавшись на несколько секунд, перевела на английский: – Бесстрашие.
Глаза Лайлы сузились. Она не знала, что Джаста говорит на чем-нибудь, кроме арнезийского. Хотя, конечно, моряки нахватываются слов из разных языков – словечко здесь, словечко там – как монетки разных стран, которые лежат в кармане и ждут, когда они пригодятся.
– Понимаешь, – продолжала Джаста, вырезая ножом что-то на столе, – вор играет, только если уверен в выигрыше. А пират будет играть, даже если знает, что проиграет.
Лайла допила свою порцию и перекинула ногу через скамью. Тело ей плохо повиновалось, словно налитое свинцом. Она уронила руки на стол, в свете светильника блеснуло серебряное кольцо.
– Ладно, Джаста. Давай сыграем.
Играть предлагалось в санкт.
– Кто проиграл – тот выпивает, – объяснила Джаста, раздавая карты. Они тихо шлепались о стол черно-золотыми рубашками вверх. Лайла взяла свои карты и просмотрела их без особого внимания. Она достаточно хорошо знала правила, чтобы понимать – они нужны скорее чтобы ловко жульничать, чем чтобы ловко играть.
– Скажи-ка, – спросила капитанша, разглядывая свои карты, – чего ты хочешь?
– Слишком общий вопрос.
– Зато простой. Если не знаешь ответа, значит, не знаешь себя.
