Рай поставил бокал и взял в руки позолоченный шлем.
VIII
Мифы не появляются из ниоткуда.
Не возникают сами по себе, уже сложившиеся и стройные. Они формируются медленно, обкатываются в ладонях времени, которое сглаживает углы, пока история не придаст словам – воспоминаниям – достаточно веса, и они не будут готовы продолжать путь самостоятельно.
Но всякая история где-то да начинается, и этой ночью Рай Мареш, бродивший по улицам Лондона, положил начало новому мифу.
Истории о принце, охраняющем спящий город.
Он шел пешком, потому что боялся, что копыта его коня нечаянно растопчут кого-то из павших, медленно пробирался между телами спящих подданных.
Потом кто-то скажет, что он ходил молча, и единственным звуком был тихий лязг его позолоченных доспехов при каждом шаге, отдающийся в пустых переулках, как перезвон колоколов.
Кто-то скажет, что он говорил с каждым уснувшим, и даже сквозь тьму и магический сон люди слышали и запоминали его слова: «Вы не одни».
А кто-то скажет, что всего этого вообще не было.
Ведь бодрствующих свидетелей не было.
Но Рай действительно ходил среди них, потому что был их принцем, потому что не мог уснуть и потому что знал, каково это – оказаться под властью чар, утащивших тебя в темноту, быть прикованным к чему-то и при этом – совершенно одиноким.
Тела спящих подернулись инеем, и они теперь были больше похожи на статуи, чем на живых людей. Принцу случалось видеть упавшие деревья, постепенно пораставшие мхом, ткань мира, заявлявшую на них свои права, и, бродя среди своего спящего народа, среди павших, он думал о том, что будет, если Лондон останется под действием чар на месяц, на два, на год.
Ткань мира заберет себе спящие тела?
Поглотит их дюйм за дюймом?
Пошел густой снег – удивительный для этого времени года, в двух шагах от весны, но это было не самым удивительным событием в Лондоне за последнее время. Рай стряхивал хлопья снега со спящих лиц, срывал остатки полотна с каркасов палаток ночного рынка, выносил одеяла из домов, где теперь жила только память о теплом дыхании. Он старался укрыть всех и каждого, хотя, казалось, что под покровом чар они не чувствовуют холода.
Пальцы принца закоченели и едва сгибались. Холод пробрался под доспехи, но Рай не спешил возвращаться, не прерывал своего бдения до первых проблесков рассвета, пробивших броню темноты. Свет принес призрачное тепло, и только тогда принц вернулся во дворец, упал в постель как подкошенный и заснул.
Глава 12
Предательство
I
«Призрак» встретил рассвет в безмолвии.
Они побросали трупы за борт – Хейну с перерезанным горлом, и Айло, которого нашли мертвым на нижней палубе, и предавшую всех Джасту, и многочисленных «Морских змеев».
Одного только Гастру завернули в покрывало. Келл крепко зашил полотно вокруг ног юноши, его талии и плеч, стараясь до последнего оставить открытым лицо – стеснительная улыбка угасла, блестящие кудри распрямились и потускнели.
Моряки уходят в море, но Гастра не был моряком. Он был королевским стражником.
Если бы на корабле были цветы, Келл возложил бы цветок Гастре на сердце – таков был арнезийский обычай, отмечать место смертельной раны.
Он вспомнил о своем цветке, растущем в Цистерне – его некогда вырастил для Келла Гастра. Всего-то семечко, комок земли и капля воды, но сумма намного превзошла слагаемые – живой цветок, луч света в темном мире. Встретит ли его Келл невредимым по возвращении домой? Или он уже завял?
Если бы тут был Ленос, он бы нашел верные слова, прочел бы молитву безымянным святым, но Ленос тоже погиб, его забрал прибой, а у Келла не было ни цветов, ни молитв, вообще ничего не было, кроме пустотелого гнева, бившегося у него в сердце.
– Аноше, – прошептал он, когда тело перевалили через борт.
Наверное, нужно было отмыть палубу от крови, но это казалось бессмысленным. «Призрак» – вернее, то, что от него осталось – должен был достичь Тейнека, менее чем за день.
Келла шатало от усталости. Он не спал этой ночью. Никто из них не спал.
Холланд следил, чтобы в парусах был ветер, Алукард занял место у руля – магия была им всем необходима, но Лайла настояла на том, что капитану сначала надо залечить раны. Келл не стал возражать – Алукард вносил свой вклад в общее дело уже тем, что управлял судном.
Лайла стояла рядом с Келлом, задумчиво пересыпая из одной ладони в другую фароанские самоцветы. Она разглядывала камешки, задумчиво нахмурившись.
– О чем думаешь? – спросил он.
– Однажды я убила фароанца, – сказала она та, пересыпая камни. – Во время турнира.
– Что? – изумился Келл, решив, что ему послышалось. Что ему не придется исполнять свой долг и по возвращении сообщать подобные новости Раю – или, хуже того, Максиму. – Но когда ты…
– Речь сейчас не об этом, – оборвала его Лайла, перебирая камешки. – Ты когда-нибудь видел, чтобы фароанец добровольно расставался с этими штуками? Например, пытался расплатиться ими, а не монетами?
Келл слегка нахмурился.
– Кажется, нет.
– Это потому, что камешки вделаны им в кожу. И достать их невозможно, хоть ножом выковыривай.
– Я об этом как-то не думал.
Лайла пожала плечами.
– Потому что ты не вор. Воры всегда замечают такие вещи.
Она раскрыла руку над ящиком, и самоцветы с тихим стуком рассыпались по его крышке.
– А когда я убила фароанца, его камешки выпали сами собой. Как будто то, что удерживало их на коже, исчезло.
Глаза Келла расширились.
– Хочешь сказать, что эти камни взяты с мертвого фароанца?
– Я в этом уверена, – ответила Лайла и взяла опал двумя пальцами. – Но сомневаюсь, что у них был выбор.
II
На рассвете Максим завершил работу над чарами.
Тяжело опираясь на стол, он любовался своей работой: строй безликих человечков в доспехах, защищавших их стальные сердца. На внутренней стороне руки короля пылало двенадцать глубоких порезов, одни уже начали заживать, другие были совсем свежими. Двенадцать частиц завязанного на сталь заклятия, соединенные между собой; чары откованы, закалены и полностью завершены.
Работа над чарами потребовала огромного напряжения, вымотала короля до предела, выпила его силы, и давление всё увеличивалось с каждым новым элементом. Тело короля слегка дрожало под этой тяжестью – но после того, как чары придут в движение, это долго не продлится. Максим выдержит.
Он выпрямился – комната опасно зашаталась вокруг, но через несколько секунд всё прошло. Максим направился вниз, в столовую, чтобы разделить последнюю трапезу с женой и сыном. Безмолвно попрощаться с ними. Эмира поймет, а Рай, надеялся он, простит. В этом ему поможет книга записей.
