Впрочем, это не имеет значения.
Им его не остановить.
Осарон вернет себе этот город. И весь этот мир.
И для начала своими руками сравняет с землей этот дворец.
VII
Люди сравнивают любовь с летящей стрелой. Ее полет стремителен и всегда находит цель. Любовь при этом считается чем-то приятным, но Максим однажды был ранен стрелой – и отлично знал, что это такое: ужасная боль.
Он никогда не хотел влюбляться, не хотел знать этой боли, прекрасно обошелся бы без новой стрелы в своей плоти.
А потом он встретил Эмиру.
Долгое время он думал, что стрела сыграла с ним злейшую из шуток: ранила его, а в нее не попала. Она увернулась от выстрела, избежала этой боли, как избегала всего, что ей не нравилось.
Он провел около года в попытках вырезать из сердца шипастый наконечник, пока не осознал, что не хочет этого. Или просто не может. И так провел еще один год – до того, как узнал, что и она тоже ранена.
Это было медленное ухаживание, похожее на растапливание льда голыми руками. Их союз стал союзом жара и холода, равных, но совершенно противоположных друг друг сил, не умевших смягчить самих себя и нашедших ответ друг в друге.
Рана от той стрелы так давно исцелилась, что Максим почти забыл эту ужасную боль…
Но теперь она вернулась во всей полноте.
Он чувствовал эту рану, древко, прошедшее между ребер. Проскрежетавшее по кости, задевшее легкое, так что каждый вздох давался с трудом. Если бы можно было просто вырвать стрелу из тела, положив конец мучениям, пока боль не убила его!
Максим хотел быть со своей женой. Не с ее телом, которое положили в Розовом зале, а с женщиной, которую он любил. Он хотел к Эмире – а вместо этого стоял в зале карты рядом с Сол-ин-Аром, вынужденный зажимать рукой кровоточащую рану, сражаться, несмотря на боль, потому что битва еще не была закончена.
Чары, над которыми он так долго работал, бились в его голове, и во рту короля стоял запах крови. Он поднял хрустальный бокал, и руки его сильно дрожали.
Сол-ин-Ар стоял напротив него над картой, двоих лордов разделяли просторы арнезийской империи, распростертые на невысоком столе – с башнями Лондона, вздымавшимися посредине. У дверей, опустив лицо, ждала Айзра.
– Я соболезную вашей утрате, – произнес фароанский военачальник, потому что именно этих слов требовала от него учтивость. Оба мужчины понимали, что слова мало что значат… всегда мало что значили.
Тот Максим, что был только королем, понимал, что не должно скорбеть об одной утраченной жизни больше, чем о целом городе. Но тот Максим, что недавно возложил розу на грудь своей убитой жены, разрывался от горя.
Когда он последний раз ее видел? Каковы были их последние слова друг другу? Он не знал, не мог вспомнить. Стрела шевелилась в ране, вызывая ужасную боль. Он напрягал все силы, чтобы вспомнить, удержать, сохранить.
Эмира, ее темные глаза, которые видели столь много, ее губы, хранившие улыбки, как тайны… Ее красота, ее сила, крепкая броня вокруг ее нежного и хрупкого сердца.
Эмира, которая растворила перед ним ворота своего тайного замка, допустила к себе… Эмира, которая отстроила стены своей крепости заново после рождения Рая и сделала их еще выше и крепче, чтобы ничто не могло проникнуть снаружи. Как он боролся за то, чтобы заслужить ее доверие! И как обманул это доверие, нарушил свои бесконечные обеты защищать ее, охранять, не допустить никакого зла.
Эмира теперь мертва.
Те, кто думает, что смерть похожа на сон, никогда не видели смерти.
Когда Эмира спала, ее ресницы трепетали, губы чуть шевелились, пальцы двигались – она жила в своих снах. Тело, лежавшее теперь в Розовом зале, не принадлежало больше его жене, матери его наследника, вообще не принадлежало никому. Это была пустая оболочка, неосязаемое присутствие жизни, магии, личности угасло, как огонь свечи, и остался лишь холодный воск.
– Вы знали, что это были вескийцы, – сказал Максим, усилием воли возвращаясь в зал карты.
Сол-ин-Ар, мрачный и напряженный, кивнул. Золотые бусины на его лице казались странно тяжелыми и чуждыми.
– Я подозревал.
– Что вам на это указало?
– Я не владею магией, Ваше величество, – медленно, но чисто ответил тот по-арнезийски, хотя и не скрывая акцента. – Но у меня неплохая интуиция. За последние несколько месяцев напряжение между Фаро и Веском выросло, – он указал на карту. – Арнс расположен между нашими империями. Это препятствие. Естественная преграда. Я наблюдал за принцем и принцессой с момента прибытия, и когда Коль ответил вам, что не отправлял гонцов в Веск, я знал, что он лжет. Знал потому, что вы разместили их дар в покоях этажом ниже моих.
– Сокол, – кивнул Максим, вспомнив о даре вескийцев на Эссен Таш – огромной хищной птице.
– Да. Я сразу почувствовал неладное в их выборе подарка. Подобных птиц не держат в клетках, они любят свободу. Вескийцы используют их для пересылки почты по своим огромным и малонаселенным территориям. Когда такую птицу держат взаперти, она выражает недовольство низкими гортанными криками, почти не замолкая. При этом уже двое суток из комнаты подо мной не доносилось птичьих криков.
– Санкт! – пробормотал Максим. – Вы должны были сказать мне об этом.
Сол-ин-Ар поднял черную бровь.
– И вы бы стали меня слушать, Ваше величество?
– Прошу прощения, что не доверял своему союзнику, – сказал король.
Взгляд Сол-ин-Ара был тяжелым, бледные бусины поблескивали на свету.
– Мы с вами оба полководцы, Максим Мареш. У таких, как мы, тяжело с доверием.
Максим покачал головой и снова наполнил бокал, надеясь, что вкус выпивки хотя бы слегка перебьет вкус крови и успокоит дрожь в руках. Он не собирался так долго держать свои чары в подвешенном состоянии. Он хотел только одного – увидеть Эмиру, попрощаться с ней…
– Уже давно я не водил войско в битву, – сказал он, борясь с печальными мыслями. – Последний раз это было еще до того, как я стал королем. Я командовал армией на Кровавом берегу. Так мы называли побережье у пролива, разделяющего две империи. Эти места кишели пиратами, мятежниками и прочими, кто отказался принять перемирие и устроил небольшую войну.
– Анастамар, – кивнул Сол-ин-Ар. – Так мы зовем эти места. Это означает «Гибельный пролив».
– Подходящее название, – Максим отпил большой глоток. – Мир тогда только установился и не был прочным. Хотя, сдается мне, мир никогда не бывает прочным… У меня была всего тысяча людей, чтобы удерживать всё побережье. Хотя тогда у меня был другой титул – не полученный при дворе, не унаследованный от отца, а данный мне моими солдатами.
– Стальной принц, – сказал Сол-ин-Ар и объяснил, увидев изумленное лицо Максима: – Вас удивляет, что истории о ваших подвигах известны за пределами вашего королевства? – Фароанец водил пальцами по краю карты. – Стальной принц вырвал сердце у вражеской армии. Стальной принц выжил в ночь кинжалов. Стальной принц убил королеву пиратов.
