– Вы не должны были проснуться, – пролепетал Гастра, когда она отшвырнула одеяло.
– И это все, что ты хочешь мне сказать? – нахмурилась она и шагнула к буфету, чтобы чего-нибудь выпить. Заколебалась, вспомнив горький чай, но потом понюхала один графин, другой – и наконец что-то знакомое обожгло нос. Она плеснула себе на два пальца, прислонилась к стойке, чтобы не упасть. Зелье до сих пор опутывало разум, как паутина, и ей не сразу удалось привести мысли в порядок. Она долго щурилась, пока размытые линии не стали резкими.
Гастра переминался с ноги на ногу.
– Так уж и быть, – сказала она, отставив стакан, – я поверю, что это не твоя идея. – Она повернулась к юноше. – И будь добр, уйди, пожалуйста, прочь с моих глаз. И если еще раз намешаешь мне чего-нибудь, – она достала нож, покрутила его и поднесла к подбородку Гастры, – я пришпилю тебя к дереву.
Ее вернул к реальности торопливый звук шагов. Она обернулась, заранее зная – это он.
– Твоя идея?
– Какая? – осекся Келл. – Нет. Тирена. А что ты сделала с Гастрой?
– Ничего особенного. Жить будет.
Между бровями Келла пролегла глубокая складка. Господи, как же легко его дурачить.
– Пришел меня остановить? Или прогнать?
– Ни то, ни другое. – Его черты разгладились. – Пришел отдать тебе вот это. – Он протянул ей пропавший нож, рукояткой-кастетом вперед. – Кажется, твой.
Она взяла кинжал, присмотрелась к следам крови. Прошептала:
– Плохо, – и сунула его обратно в ножны.
– Я понимаю твой порыв, – сказала Келл, – но убить Холланда – этим делу не поможешь. Он нам нужен.
– Как собаке пятая нога, – прошептала Лайла.
– Только он один знает Осарона.
– А откуда он его так хорошо знает? – сердито буркнула Лайла. – Потому что сговорился с ним.
– Знаю.
– Впустил эту тварь к себе в голову…
– Знаю.
– В свой мир, а потом и в твой…
– Знаю.
– Тогда почему же?..
– Потому что на его месте мог быть и я, – мрачно ответил Келл. – И чуть не оказался.
Перед ней снова возникли страшные картины: Келл лежит на полу возле сломанной рамы, из его рук течет густая красная кровь. Что сказал ему Осарон? Что предлагал? Что сделал?
Лайла невольно потянулась к Келлу и застыла на полпути. Она не знала, что сказать, как разгладить морщинку у него на лбу.
Она поправила сумку на плече. За окном уже встало солнце.
– Мне пора идти.
Келл кивнул, но, когда она отвернулась, схватил ее за руку. Прикосновение было легким, но пригвоздило ее к месту, как нож.
– В ту ночь на балконе, – спросил он, – почему ты меня поцеловала?
У Лайлы что-то сжалось в груди.
– Подумала, что это неплохая идея.
– И все? – нахмурился Келл. Хотел отпустить ее, но она не ушла. Их руки так и остались сплетенными.
Лайла коротко, еле слышно рассмеялась.
– Келл, чего ты хочешь? Чтобы я призналась тебе в любви? Я поцеловала тебя, потому что так захотела, и…
Его пальцы сжались крепче, он притянул ее к себе, и она, чтобы не упасть, оперлась на его грудь.
– А сейчас? – прошептал он. Его губы были совсем рядом, и она чувствовала, как колотится его сердце.
– Что? – лукаво улыбнулась она. – Я должна всегда быть первой? – Она потянулась к нему, но он ее опередил. И поцеловал. Они прижались друг к другу, сплелись – ноги к ногам, руки к рукам, грудь к груди… Ладони жадно ласкали кожу. Тело Лайлы пело, как камертон, откликаясь на зов.
Келл сжал ее крепче, словно боялся, что она исчезнет, но Лайла не собиралась никуда убегать. Она всегда с легкостью уходила от чего угодно, но сейчас не ушла бы ни за что. И это уже само по себе пугало ее – но она не останавливалась, и он тоже. На ее губах вспыхивали искры, легкие горели огнем, воздух взвихрился, как будто кто-то распахнул настежь двери и окна.
Ветер взъерошил волосы, и Келл – совсем рядом – рассмеялся.
Какой мягкий, чарующий звук, короткий, но такой чудесный.
А потом миг волшебства закончился – быстро, слишком быстро!
Ветер утих вдалеке, и Келл отстранился, хрипло переводя дыхание.
– Лучше? – еле слышно спросила она.
Он кивнул, потом соприкоснулся с ней лбами.
– Лучше. – И в тот же миг добавил: – Пойдем со мной.
– Куда? – спросила она. Он повел ее вверх по лестнице в спальню. В свою спальню. С высокого потолка на арнезийский манер свисал полог, расписанный ночными облаками. Горы подушек на диване, зеркало в золотой оправе, а на возвышении – кровать, устланная шелком.
Лайлу обдало жаром.
– По-моему, сейчас не время… – начала она, но он провел ее мимо всей этой роскоши к небольшой двери и втолкнул в каморку, полную книг и свечей, и еще каких-то мелочей. Почти все эти предметы были сильно потрепанными и явно хранились лишь как память о чем-то давнем. Здесь пахло не столько розами, сколько гладким деревом и старой бумагой. Келл повернул ее лицом к двери, и она увидела метки – полтора десятка рыже-бурых символов, нарисованных засохшей кровью, простых, но хорошо различимых.
Она чуть не забыла о его путевых метках.
– Вот этот. – Келл ткнул пальцем в круг, разделенный на четыре части. Лайла достала нож, царапнула палец и обвела линии кровью.
Когда всё было готово, Келл накрыл ее руку своей. Не уговаривал беречь себя. Не просил быть осторожнее. Лишь прикоснулся губами к ее волосам и сказал:
– Ас тасцен.
А потом исчез, а с ним и комната, и весь этот мир. Лайла снова кубарем полетела в темноту.
V
Алукард что есть мочи гнал коня к порту, прижимая к себе дрожащую Анису.
Сестра то приходила в себя, то опять проваливалась в забытье. Ее кожа была липкой и горячей. Во дворец, ясное дело, нельзя. Ее, зараженную, и на порог не пустят. Хоть она и борется. Хоть и не уступила, и не уступит. В этом Алукард не сомневался.
Надо отвезти ее домой.
– Оставайся со мной, – шептал он ей, приближаясь к кораблям у причала.
Течение Айла не остановилось. Река оставляла маслянистые полосы на портовых стенах, выплескивалась на берега. Магия клубилась над водой, как пар над кипятком.
Алукард спешился, взбежал с Анисой на палубу «Шпиля».
Он и сам не знал, радоваться или бояться, если найдет кого-нибудь на борту. В городе, кажется, остались только безумные, больные и павшие.
– Стросс! – окликнул он. – Ленос! – Никто не ответил, и Алукард понес сестренку в свою каюту.
