Комната вокруг него покачивалась, и Алукард Эмери, последний из дома Эмери, плюхнулся обратно в кресло, цепляясь за инкрустированное дерево, за золотую бахрому.
До чего же странно сидеть здесь, в комнате Рая. Странно было еще тогда, когда сам Рай лежал распростертый на кровати, но в тот раз вся обстановка, стены, все вокруг ускользало от внимания. А теперь Алукард разглядел и блестящие шторы, и узорчатый пол, и широкую кровать, на этот раз заправленную. Все следы борьбы были тщательно стерты.
Янтарный взгляд Рая качался перед ним, как маятник на канате.
Он сделал еще один глоток.
А потом еще и еще, готовясь к тому, что на него обрушится боль стремлений, потерь, воспоминаний. Жалкая лодчонка пробивается сквозь бурное море.
«Держись за меня».
Так говорил ему Рай, когда Алукард горел адским огнем. Когда Рай лежал рядом с ним в капитанской каюте и надеялся, что сможет руками удержать Алукарда, спасти от гибели. Не дать уйти снова, на этот раз навсегда.
А теперь, когда Алукард был живой и более или менее здоровый, Рай не мог заставить себя смотреть на своего капитана и не мог отвести глаз, поэтому бросил это занятие и опустил голову.
Как много времени прошло с тех пор, как Рай в последний раз так пристально рассматривал его лицо. Три лета. Три зимы. Три года, а на сердце принца все еще зияли трещины.
Они сидели в зимнем саду – Рай, Алукард и Лайла.
Капитан ссутулился в кресле с высокой спинкой. На лице поблескивали серебристые шрамы и сапфир над правым глазом. В руке он держал бокал, а под креслом свернулась, глядя куда-то вдаль, кошка по имени Эса.
У буфета Лайла налила себе еще бокал. (Четвертый? Рай понимал, что не ему судить.) Однако двигалась она слишком размашисто, и последние капли зимнего вина пролились на узорчатый пол. Когда-то он бы, наверное, встревожился, что останется пятно, но те времена, та жизнь осталась далеко позади. Провалилась, как бриллиант между половицами, и лежала в глубине – смутно вспоминалась и легко забылась.
– Бард, угомонись.
Это было первое, что Алукард сказал за целый час. Совсем не то, чего ждал Рай.
Капитан был бледен, его воровка – и того бледнее, а сам Рай мерил шагами комнату. В углу на кресле валялись доспехи, сброшенные, как скорлупка.
К концу первого дня они нашли двадцать четыре серебристых. Почти всех собрали в Розовом зале, под присмотром жрецов. Но осталось еще много. Он знал – их еще много. Должны быть. Рай хотел продолжить поиски среди ночи, но Максим отказал сыну.
И хуже того – оставшиеся королевские стражники не спускали с него глаз.
Но сильнее, чем собственное заточение, чем невозможность помочь людям в городе, беспокоило его то, что по Лондону растекается тьма. Чернота расползалась по мостовой, выплескивалась на стены, непроглядная пелена, предвестница перемен.
Камни, земля, вода – все исчезало, поглощенное этой пеленой, их место занимало то, что и стихией-то не было, темное глянцевое ничто, полное отсутствие чего бы то ни было.
Он показал такой участок Тирену. Одинокое пятно темнело в дальнем углу двора, там, куда не доставала защита, расползалось, как изморозь. Старик побледнел.
– Магия и природа существуют в равновесии, – сказал он, проводя пальцами над лужицей тьмы. – Вот что происходит, когда равновесие нарушается. Когда магия одолевает природу.
Он объяснил: мир разлагается. Но делается не мягким, как опавшие ветки на лесной подстилке, а твердым, превращается в нечто плотное, как камень, но только это не камень вовсе.
– Ты можешь хоть минуту постоять спокойно? – буркнула Лайла, глядя, как Рай наворачивает круги. – У меня от тебя голова кругом идет.
– Полагаю, это от вина, – послышался голос у дверей.
Рай обернулся и увидел брата. Как же хорошо, что он пришел!
– Келл! – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы его тон звучал шутливо. – Ты себя примерно так же чувствуешь? Под надзором? – Он указал бокалом на четверых стражников у двери.
– Почти всегда, – ответил Келл, взял у Лайлы бокал и отпил долгий глоток. Как ни удивительно, она не возразила.
– Они меня с ума сведут, – простонал Рай и обратился к стражникам: – Вы хоть сядьте, что ли. Или так и будете изображать комплекты рыцарских доспехов?
Они не ответили.
Келл вернул Лайле бокал и, заметив Алукарда, нахмурился. Подчеркнуто не обращая внимания на капитана, налил себе очень большую порцию.
– За что пьем?
– За живых, – ответил Рай.
– За мертвых, – в один голос произнесли Алукард и Лайла.
– Мы весьма дотошны, – добавил Рай.
Он снова перевел взгляд на Алукарда. Тот глядел куда-то в ночь. Рай понял, что не он один присматривает за капитаном: Лайла внимательно проследила взгляд Алукарда на бокал.
– Когда ты смотришь на павших, – спросила она, – что ты видишь?
Алукард прищурился, как делал обычно, когда пытался нарисовать что-то мысленным взором.
– Узлы, – коротко ответил он.
– Будь добр, объясни, – потребовал Келл. Он знал о капитанском даре и относился к нему примерно так же, как к самому капитану.
– Все равно не поймешь, – тихо сказал Алукард.
– А ты попробуй подобрать нужные слова.
– Боюсь, они не будут достаточно короткими.
– Да перестаньте же грызться хоть на минуту, бога ради! – взвилась Лайла.
Алукард наклонился и поставил на пол опять опустевший бокал. К нему принюхалась Эса.
– Этот Осарон, – сказал он, – выкачивает энергию из всего, к чему прикасается. Его магия питается нашей, заражая ее, как болезнь. Она проникает между струнами нашей силы, нашей жизни, и запутывается в наших нитях, превращая их в узлы.
– Ты прав, – через мгновение сказал Келл. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Невыносимо, должно быть, – молвил Алукард, – знать, что у меня есть способность, которой нет у тебя.
Келл стиснул зубы, но все же сумел ответить вежливо и спокойно.
– Хочешь верь, хочешь нет, малейшие различия между нами меня лишь радуют. Кроме того, я, может быть, не вижу мир так, как ты, однако могу с первого взгляда распознать мерзавца.
Лайла фыркнула.
Рай раздраженно вздохнул.
– Хватит! – заявил он и спросил у Келла: – О чем хочет рассказать наш пленник?
При упоминании о Холланде Алукард вскинул голову. Лайла подалась вперед, ее глаза сверкнули. Келл опорожнил бокал, поморщился и ответил:
– Его казнят на рассвете. Публично.
Все надолго умолкли.
А потом Лайла подняла бокал.
