И давно уже известно, что эта дифференциация (приносящая пользу) зашла слишком далеко и превратилась в диссоциацию (приносящую вред), а посему блага современности превратились в катастрофу современности. Помимо всего прочего, когда три сферы ценностей не просто были разделены, но разлетелись в разные стороны, это способствовало гипертрофированному росту технико-научной рациональности в ущерб остальным сферам, что привело к тому, что можно назвать колонизацией живого мира этой технической рациональностью. Вариации на эту тему можно обнаружить в большинстве глубоких критических трудов, направленных на современность, авторами которых являлись классические западные интеллектуалы, начиная с Гегеля и Хайдеггера и заканчивая Хоркхаймером и Хабермасом.
Но один вопрос так никогда окончательно и не был прояснён, а именно: почему вообще произошла эта диссоциация? Кажется, что стандартные объяснения не способны прояснить все факты. Теперь понятно, что, скорее всего, в дополнение к остальным факторам, описанным этими теоретиками, в основе этого коллапса лежит глубокое смешение уровня/линии. Когда духовность была всецело выброшена за борт, доминантная форма дискурса не просто поставила вне закона дорациональную, или мифическую, духовность, она также поставила вне закона рациональную и пострациональную духовность. И именно по причине, что духовная линия отвечает на вопрос «Что же является высшей заботой?», эта линия (а значит и специфический тип интеллекта, предназначенный для ответа на данный вопрос, поставленный перед нами самой жизнью) была изувечена.
Её место были вынуждены занять моральная и эстетическая линия. Современные либеральные интеллектуалы лишились религии, у них осталось лишь искусство и мораль.
Иными словами, когда произошла великая модернистская дифференциация мифической структуры, должны были возникнуть, по меньшей мере, четыре, а не три дифференцированные сферы ценностей. Как мы только что рассмотрели, в мифической структуре искусство, мораль, наука и духовность были недифференцированны: они функционируют на янтарном уровне, но ещё не оказываются отделены каждая в соответствующую сферу со своими логиками (или грамматиками) и критериями достоверности. Но то, что возникло в современности, или модерне, было лишь «Большой тройкой» – искусством, моралью и наукой. Духовность, вследствие смешения уровня/линии, была заморожена на мифическом уровне, а затем этот мифический уровень оказался приравнен ко всей духовности как таковой.
Краткая история современного смешения уровня/линии (СУЛ)
И, в частности, это произошло по следующей причине: столь ужасающим был мифический уровень Бога и столь обширными были реальные ужасы и страдания, которые Церковь навлекла на людей во имя этого мифического Бога, что Просвещение вообще полностью отказалось от религии. «Помните о жестокостях!» – к этому Вольтер призывал представителей Просвещения, требуя не забывать о миллионах покалеченных и убитых Церковью людей. И они запомнили. И мифического Бога приняли за Бога как такового. Мифического Бога связали с ужасами инквизиции и уничтожением миллионов (и это – правда), и в культурных конвульсиях и спазмах переднего края социальной эволюции, – спазмах усугубившейся культурной травмы, – всё религиозное было яростно подавлено. Духовный интеллект был заморожен на янтарном, произошло массивное смешение уровня/линии, выплеснута была вода, а вместе с ней и ребёнок высшей, или предельной, заботы.
Застревание духовной линии на янтарном мифическом членстве является именно тем, что предотвратило духовную линию от проникновения в современное либеральное Просвещение вместе с другими основными линиями и развития до оранжевого уровня, так чтобы и вправду были оранжевая наука, оранжевая эстетика, оранжевая мораль и оранжевая духовность. Вместо этого возникла Большая тройка, а не Большая четвёрка. Духовность была инфантилизирована, высмеяна, отринута, подавлена и вообще оставлена за пределами современности.
Таким образом, когда возникла и дифференцировалась Большая тройка, травма уже присутствовала. Дифференцировавшаяся Большая тройка уже несла внутри себя нестабильность, которая фактически гарантировала, что она будет раздроблена и диссоциирована. Западные интеллектуальные критики не могли понять, почему Большая тройка не дифференцировалась и разделилась, а разлетелась на куски и диссоциировалась, что привело к гипертрофированию рациональной науки в ущерб искусству и морали. Но к тому времени, как западные интеллектуалы начали анализировать проблему, травма уже была тайно нанесена. Травма произошла до того, как появилась Большая тройка.
Именно поэтому, если начать анализировать Большую тройку и пытаться выяснить причины диссоциации, вы ничего не добьётесь. (Именно поэтому ни один интеллектуальный критик – от Хайдеггера до Хабермаса – не заметил отмеченную выше проблему. Более того, все упомянутые критики, начиная с Хоркхаймера и Адорно и далее, совершенно упустили данную проблему из виду, ведь, будучи современными модернистами, они уже сами бессознательно страдали от этого СУЛ. Они искренне верили, что духовность есть не что иное, как совокупность мифов).
И когда воцарилось это смешение уровня/линии, начало проявляться то, что можно было бы назвать великим смещением. Поскольку линия высшей заботы, или предельного интереса, была подавлена на янтарном и поскольку она, тем не менее, всё ещё является активным множественным интеллектом, это внутреннее суждение о высшей заботе было смещено от религии к науке. В мире модерна именно наука неявно ощущала, что вправе давать ответы на предельные вопросы, и именно науке надлежало посвящать предельную веру и приносить клятву верности. Предельные реальности теперь стали чем-то вроде массы и энергии: массу и энергию невозможно ни создать, ни уничтожить, они непреходящи, они окончательно реальны, они вечносущи и т. д. «Масса» и «энергия» – ха! – есть не что иное, как два имени Бога, но теперь Бог редуцирован лишь до Духа, или абсолюта, в 3-м лице, и даже в этом случае он оказывается глубоко запрятан и замещён, чтобы предотвратить заражение этой мерзкой религиозной чушью.
Таким образом, высшая забота была смещена к науке, методы которой попросту не способны справиться с этой задачей. Да и сама наука всегда сохраняла абсолютную честность по отношению к своим ограничениям: наука не может ответить, существует Бог или нет; есть ли Абсолют или нет; почему мы здесь, какова наша предельная природа… И, конечно же, наука не может найти никаких доказательств в пользу существования Абсолюта; равным образом, не может она и опровергнуть его существование. Когда наука честна, она занимает всецело агностическую и всецело безмолвную позицию в отношении этих предельных вопросов.
Чего не скажешь о человеческом сердце. И духовный интеллект, предназначенный для ответа на эти вопросы или, по меньшей мере, для их рассмотрения, заставить умолкнуть не так-то просто. Мужчинам и женщинам необходим Абсолют, потому что в истине они интуитивно чувствуют Абсолютное, и элементарная честность взывает к тому, чтобы вы признали наличие сего томления в вашем собственном сердце. И всё же, если мифический Бог мёртв и духовный интеллект заморожен на стадии детства, единственное, что остаётся и что, как кажется, может дать ответы на вопросы относительно высшей заботы, это наука. Есть общеизвестный термин для обозначения того, чем становится наука, если её абсолютизировать, – сциентизм. И либеральное Просвещение, несмотря на свои огромные блага и необычайную продвинутость в других линиях, начиная с науки, пришло к сциентизму, и это произошло из-за возникшего до этого СУЛ, которое привело к тому, что у Просвещения оказался набор инструментов, в котором отсутствовал духовный интеллект.
[62]
