Словно можно было ему не позволить!
— Разумеется… — хозяин замялся, явно не зная, какую форму обращения выбрать. Товарищи ли, господа или нейтральное — граждане.
— Благодарю, — кивнул Покровский.
Комната была невелика. Застеленная кровать, древнее кресло, несколько стульев, шкаф, стол — вот и все, что в ней поместилось. На стене висело несколько фотографий. Молоденькая девушка со статным юным офицером с погонами. Она же — но постарше и с ребенком на руках. Какой-то пожилой мужчина, отец?
Покровский покосился на стол, где застыла едва початая бутылка водки, тарелка с немудреной закуской да переполненная окурками пепельница.
Туда же последовала лампа, и огонь хотя бы перестал прыгать, покрывая помещение несильным, но хоть сравнительно равномерным светом.
— С вашего позволения, — Покровский не стал раздеваться, лишь расстегнул верхние крючки полушубка, сел на один из стульев и извлек папиросу.
Павел чиркнул спичкой.
Горликов с тоской посмотрел на дальнюю стену, где висела портупея с кобурой. Увы, далеко!
— Что празднуем? — поинтересовался Покровский. — Какую-нибудь награду за доблестное уничтожение безоружной деревни?
Хозяин вскинулся было, но нарвался на пронзительный взгляд гостя и понуро опустил голову.
— Не стыдно? — Покровский покосился на фотографию парочки. — Вы же русский офицер. Какого года выпуска?
— Шестнадцатого, — Горликов справился с собой и теперь смотрел на визитера.
— Следовательно, присягу Императору давали. А теперь служите каким-то прохиндеям. Да еще и с усердием служите. На Великой войне вели себя так же? Или там по тылам отсиживались?
Ответа не было, поэтому после некоторой паузы Покровский продолжил:
— По моим сведениям, вы меня искали. В тайге не довелось встретиться, вот, пришлось заглянуть в гости. Итак, чем могу служить? Вернее, чему обязан столь пристальным вниманием?
— Сами знаете, — буркнул Горликов.
— Ну-ну. Интересно выслушать вашу версию.
— Какую версию? — вдруг вскинулся капитан. — Вы поезд ограбили, людей убили. И, по-вашему, это пустяки? Вот вы говорили про меня, а сами? Вы же тоже офицер, сколько знаю, кадровый, да еще и Георгиевский кавалер. А превратились в разбойника, которым людей пугать. И после этого еще пытаетесь стыдить других!
— Я, в отличие от вас, присяги не нарушал. Режим ваш — беззаконный. Уничтоженные мною — солдаты другой державы, проще говоря — интервенты, и здесь им нечего делать. Чужой солдат — однозначно оккупант и как таковой подлежит немедленному уничтожению. Да и деньги, к вашему сведению, мне нужны не для себя, — отчеканил Покровский. — Вам не понять. Вы — пес нынешнего режима. Хотя режим этого не ценит. Вон как живете. Даже жена от вас ушла.
Покровский судил по фотографиям и обстановке и был прав. Горликов дернулся в очередной раз, словно от удара под дых, и опустил голову.
— Впрочем, так даже лучше. Вы людей убили. Тех, кто предоставил мне кров. Аким!
Стоявший за спиной хозяина здоровяк шагнул вперед, схватил Горликова за голову и резко повернул. Хрустнули позвонки, тело капитана дернулось и сразу обмякло.
— Все. Уходим.
3
Улица бурлила толпой. Люди шли и шли, целеустремленно, густо, забив и тротуары, и проезжую часть. Над головами свисали в безветрии красные знамена и написанные на красном же лозунги.
Пока шествие происходило мирно, без битья стекол и разграбления лавок, но мало ли в какую сторону повернут мысли и чаяния людского стада?
— Всем сотрудникам милиции срочно на выход! Направляемся в центр. Надо прикрыть хотя бы административные здания. На месте остается только наряд. Не забывайте оружие!
Последнее напоминание являлось излишним. Без оружия чувство незащищенности подступало с такой силой — хоть вообще на улицу носа не высовывай. Ограбят среди бела дня, и еще хорошо, коли просто ограбят. А уж любого милиционера просто убьют — как сторонника и сторожевого пса порядка. Пусть милиция считается народной. Только ведь преступники — тоже часть народа. Пусть не лучшая его часть…
Люди часто ненавидят тех, кто пытается ограничить их свободу делать все, что только заблагорассудится. Даже если подобные действия наносят ущерб другим.
— Николаев! Тебе что? Особое распоряжение требуется?
— Это… Сами говорили, заниматься лишь убийством американца.
— Считай, разрешен краткий перерыв. Сам знаешь, людей маловато. Не дай бог…
Веру никто официально не запрещал. И одновременно негласно преследовалось все, с ней связанное. Иногда — под угрозой репрессий, когда речь шла об официальных лицах. Положено было не верить, точнее, верить в материалистический марксизм, а не то… Безработных хватает.
Но бывают ситуации — помянешь и Бога, и его вечного антипода, и еще многое другое, находящееся за любыми гранями приличия. Или того, что в старые несвободные времена считалось приличием.
Оставалось выругаться про себя и выполнять распоряжение. Но дело ли следователя стоять в оцеплении, подобно простому постовому милиционеру?
Транспорта в распоряжении управления имелось мало. Пара автомобилей, один из которых чинился вечно, с самого попадания в участок, а второй принадлежал начальнику, несколько разнообразных пролеток, — пожалуй, и все. Если не считать конюшни с лошадьми. А подавляющему большинству сотрудников традиционно приходилось идти пешком.
Хорошо, от здания управления до центра улицы были практически пусты, манифестация двигалась от рабочих районов, и добраться сумели без особых преград и происшествий.
Разномастно одетая цепочка представителей правоохранительных органов отнюдь не смотрелась всевластной охраной закона. Так, какими-то народными дружинниками или еще чем-то несерьезным. Но уж как есть.
— Лука Степанович! Тут интересная вещь получается, — Суханов встал рядышком с непосредственным начальником.
— Ты о чем?
— Об убитом офицере.
— Это… А что там вообще?
Занятый непосредственным поручением, Николаев лишь краем уха слышал об очередных происшествиях.
— Некий Горликов. Найден недавно в своей квартире. Сегодня не явился на службу, послали узнать, в чем причина, а там — остывшее тело. Доктор говорит — смерть наступила еще до полуночи, — охотно принялся пересказывать Суханов.
— И что? — равнодушно уточнил следователь.
Этих трупов в спокойные дни находят по полдюжины. Стоит ли интересоваться подробностями, коли расследование поручено не тебе?
— Все бы ничего, только у убитого свернута шея. Совсем как у того солдата, — с некоторым возбуждением пояснил Суханов.
— Ты хочешь сказать — преступник один и тот же человек?
