– Петр Фролов, – произнесла женщина. – Если вы вернете украденную информацию и будете сотрудничать, мы гарантируем вам жизнь.
– Каким образом гарантируете?
– Хороший вопрос! – поддакнул Липатов.
Она промолчала. Потому что сказать ей было нечего. Нет у них никаких гарантий и быть не может. Суки они потому что! В лучшем случае на опыты меня определят, и будет моя голова в колбе на столе глазами моргать. Хрен вам!
Липатов достал сигарету, прикурил, сунул мне в рот. Мы снова чокнулись пивом. Она все еще молчала. Может быть, зависла?
– Пойдем со мной? – предложил я Лехе.
Движение женщины было молниеносным: рука промелькнула в воздухе – и вот уже лезвие ножа упирается в ее шею прямо у яремной вены. Мы с Липатовым некоторое время изучали застывшую в нелепой позе фигуру.
– Она беременна, – сказал Липатов.
– Поздравляю, – ответил я и тут же понял, что большей глупости в своей жизни еще не говорил.
– Петр Фролов, каковы ваши условия? – спросила женщина, опуская нож.
– Сейчас я ухожу. О том, что будет дальше, сообщу потом. Мне нужен контакт в Компании, человек, уполномоченный вести переговоры.
– Предпочтения?
– Прапор… Капитан Пархоменко. Я напишу ему. Предупредите.
– Мы поняли вас.
– Не пойдешь? – спросил я Липатова.
– Не пойду, – ответил он.
– Они тебя замочат.
– Тоже вариант. Как альтернатива вот этому, – Леха щелкнул себя по нейрофону.
И уронил бутылку. Хлопок – пенная лужа растекается у наших ног. Когда я снова посмотрел на него, Липатова уже не было, был человек с пустыми глазами, и эти пустые глаза внимательно глядели на меня.
– Стойте на месте! – приказал я, натянув куртку рукой с гранатой.
Они и не пытались двигаться. Молча наблюдали: друг Липатов, весь какой-то сутулый, опущенный, как будто сдутый, и его жена, высокая, стройная, собранная, с блестящими стеклами модных очков.
Я сделал шаг назад. Потом еще один. Мужики на набережной подобрались и выставили стволы, уже не скрываясь. Еще шаг. Обнаружил в своей руке бутылку пива, отшвырнул в реку. Вспомнил, что мы с Михасем давным-давно договорились никогда ничего в воду не бросать…
– Михась! – заорал я. – Михась!
– Чего там?
Над косой тенью катера на пристани появился вихрастый силуэт.
– У тебя гидроцикл на ходу?
– Вот сейчас обидно было! – весело ответил он.
Блин. Везет человеку, живет своей простой жизнью.
Если его не замочат за то, что помог мне, так и будет продолжать: днем чинить моторы, а вечером бухать под плеск волн.
– Это за мной, – пояснил я, подразумевая мизансцену.
– Оп-па… – протянул Михась, заметив наконец мужиков со стволами.
– Ключи давай.
Тень Михася перевалила через борт. За спиной хлопнули подошвы, а спустя секунду мне в свободную руку ткнулся холодный металл. Я зажал ключ с брелком в кулаке.
– Кто такие? – прошептал Михась в ухо, дыхнув перегаром.
– Бандиты! – ответил я громко, так, чтобы все слышали. – Бабла с меня требуют.
– Михаил Супонин! – крикнула женщина. – Не выполняйте…
Я резко шагнул назад и столкнул Михася в воду. Спину обдало брызгами и витиеватым матом. Ну вот и хорошо.
Мало кто знал, что конец пристани, там, где разрослись ивовые кусты, это не конец пристани. В кустах есть проход, за которым пристань продолжается. Там стоит ангар Михася. И там пришвартованы его личные плавстредства: баркас, лодка и гидроцикл. На гидроцикле мы в старые добрые времена по вечерам вовсю рассекали по Москва-реке. Добирались аж до Филевского парка, куда мне сейчас как раз и нужно. Вот только как рулить с гранатой? Ладно, разберемся.
Шаг, еще шаг. Все стоят на месте, только Михась пытается выбраться на берег, шлепая по камням мокрыми руками. Еще шаг – и вот я уже вижу тень от кустов.
– Липатов! – крикнул я напоследок. – Липатов!
– Не отдавай им флешку, – ожил от моего окрика друг. – Слышишь? Пусть…
И резко осекся. А потом также резко, механически, задрал голову вверх, выставив мускулистую шею. Нож в руке женщины стрельнул по глазам солнечным зайчиком…
И тут я понял, почему меня так взволновала картина на билборде. Потому что там был запечатлен последний миг перед концом. В следующую секунду опоясанный кольцами Сатурн врежется в Землю, и – все! Художник, рисовавший картину, знал это. И смог передать свои ощущения. «Остановись, мгновенье», – так, кажется, у классиков… Липатов удобно подставил шею, и на лезвии ножа, замершего в наивысшей точке замаха, вспыхнула колючая искорка. Остановись, мгновенье! Я развернулся и, прижав гранату к груди, нырнул в гущу кустов.
Глава 7
Сквер между Тверским бульваром и Бронной был насковозь пропитан солнцем. Я прошел под липами и остановился перед фонтаном.
Закурил.
Пахло московской пылью – особенный запах, к которому я, как не москвич, до сих пор не смог принюхаться. Газоны с вытоптанными проплешинами тропинок, огороженные прямоугольными блоками живой изгороди, выгоревший до белизны асфальт. Цепочка пустых машин, припаркованных наискось к тротуару. На одной из лавочек неподвижно лежит, цепляя взгляд ядовито-малиновой расцветкой, воздушный шарик. Ни людей, ни дуновения ветра. Ряды поникших от жары лип застыли, как нарисованные, и даже листик не шевельнется… От этого все окружающее кажется статичной декорацией.
Живым был только фонтан: большая гранитная чаша с расположенными по периметру форсунками. Тонкие струи били к центру, соединяясь в одну большую, похожую на сосульку гирлянду. Над водой дрожала еле заметная радуга, брызги пятнали асфальт черными кляксами.
На миг стало страшно. А что если они и без гаджетов научились в мозг проникать? Что если все это – виртуальная реальность? Где люди, где движение? А чтоб вас всех!
Но тут же отпустило. Вон по Пушкинской площади проехала ярко-рыжая поливальная машина, мигнул светофор, из-за угла затянутого строительной сеткой дома на Бронной вышла молодая пара… И ветер обозначился, встряхнул верхушки деревьев, подхватил воздушный шарик и небрежно поволок по газону.
Вот так и становятся параноиками. Удивляться нечему, с такой-то насыщенной жизнью. Да и насмотрелся всякого за эти три дня…
Медбрат сказал: «Она загадала ждать тебя три дня». Сказал он это ни к селу ни к городу… если не учитывать то обстоятельство, что я как раз думал об этом.
Женщина… точнее девушка – она ведь кричала мне вслед там, на ночном шоссе, чтобы я приходил в чебуречную на Бронной. А какие еще варианты у меня остались? Сидеть с этими робин гудами всю оставшуюся жизнь? Охотиться по ночам на геймеров, днем пить водку и рассуждать на философские темы? Врач мне это прямо предложил, когда вез от Филевского парка.
