Обязательно! Я беру Полину за локоть, подталкиваю к тележке. Она бессмысленно хватается за ручки, не в силах отвести глаз от разрезанного тела. Еще пинка дать? Цепляю за подбородок, разворачиваю к себе.
– Хватит!
В синем свете лицо ее выглядит очень объемно: отчетливо выступает каждый изгиб, каждая морщинка. Ярко светятся глаза, и от них по щекам бегут две белые дорожки слез.
– Там могут быть еще! – показываю на разбитый дрон.
Она поворачивает голову, но снова зависает при виде трупа, я дергаю ее обратно.
– Приди в себя! Слышишь?
– Слышу! – шепотом откликается Полина.
Замирает на пару секунд, потом резко выдыхает, стирает рукавом слезы и, решительно толкнув тележку, вваливается в дверь. Дура! Бросаюсь следом, водя пистолетом из стороны в сторону.
Огромный, наполненный синевой зал. На широких низких пьедесталах расставлены аквариумы… Ну или просто заполненные водой цилиндры… Или не водой…
Полметра в диаметре, высотой почти до самого потолка – стройные ряды стеклянных колонн уходят в клубящуюся синеву. Внутри прозрачная жидкость, но жидкость странная: я вижу, как в толще хаотично плавают какие-то прозрачные пластины, они то появляются, прорастая друг через друга, то исчезают. Больше всего это похоже на ледяные кристаллы.
Дальняя стена помещения не просматривается: создается впечатление, что пространство между колоннами заполнено синим туманом.
Ладно, некогда рассматривать! Выхватываю нож, провожу по полиэтилену, скрепляющему бутыли. Шов расходится, как рана. Раздираю до конца, вытаскиваю колбу, наполненную белым то ли порошком, то ли вязкой жидкостью. Подтаскиваю к ближайшей колонне. Вторую бутыль просто опрокидываю и пинаю ногой, она медленно катится в туманную даль. Потому что мне идти далеко от двери совсем не хочется. У Полины, судя по всему, то же чувство: последовав моему примеру, она запускает бутыли накатом.
Снимаю гарнитуру, выключаю, жестом показываю Полине сделать то же самое. К счастью, она ничего не спрашивает, молча повторяет мои действия.
– Ты чего?
– Не нравится мне твой Кот, – отвечаю. – Не надо ему знать, что мы уже в серверной.
Обдумав мои слова, она согласно кивает. Осматривается.
– Все?
– Надо еще с телеги Тайсона, – напоминаю я.
– Привези… пожалуйста.
Да, понимаю. Но я не такой брезгливый, могу и привезти. Возвращаюсь в наполненный вонью холл, подхожу к тележке… И вздрагиваю – двери лифта, лязгнув об огнетушитель, расходятся. Автоматика закрывания. Перевожу дух, но тут же снова напрягаюсь: пол лифта задран с одного края!!! И прямо на моих глазах из щели высовываются длинные пальцы, вкрадчиво отламывают кусок от угла, утаскивают вниз, потом снова появляются…
– На, сука! – ору уже в полете.
И с размаха всаживаю электрошокер в запястье Вадима. Рука дергается с такой силой, что раскалывает стенную панель. Выбитый электрошокер врезается в потолок. Я плюхаюсь на задницу. Из дыры в полу доносятся удаляющиеся удары – это тело Вадима бьется о стенки шахты.
– Полина! – ору во все горло.
– Что? – она показывается в дверях.
– Сваливаем!
– А эти? – Полина не смотрит в ту строну, но явно имеет в виду тележку Тайсона.
– Валим! Быстро!
Отступив на шаг для разбега, она перепрыгивает черно-багровую лужу, забегает в лифт и замирает, дико уставившись на отломанный угол в полу. Я пинаю огнетушитель и жму верхнюю кнопку. Очень надеюсь, что это крыша. А о том, что сейчас придется прыгать, вообще пока стараюсь не думать.
Но об этом думает Полина.
– Повернись, – командует она.
Не дождавшись, поворачивает меня, начинает копаться в укладке парашюта.
– Вот это держи, – сует мне в руку шнур.
– Блин!
Лифт несется вверх, а мне уже совершенно не хочется, чтобы он поднимался так высоко. Но чем выше, тем лучше, потому что…
– Тебе все объяснили? – спрашивает Полина.
Голос твердый, уверенный. Пришла в себя после всего увиденного. Или просто нравится командовать?
– Отвали, я все знаю!
– Ну смотри.
– Сама смотри!
Достаю сигареты, закуриваю. Помнится, в армии меня из самолета с дракой выбрасывали. Причем все четыре раза. Неужели придется прыгать с крыши? Глупый вопрос: зачем же мы туда еще едем?
Кабина останавливается. Мы вскидываем пистолеты. Двери разъезжаются. В лифт врывается пахнущий дождем ветер. Впереди ночь, чуть подкрашенная красным.
Кувырком выкатываюсь в темноту: какой-то то ли ангар, то ли навес. Стеклянная крыша, изгибающаяся аркой, метрах в пяти над головой. По ребру изгиба, снаружи, ряд красных ламп. Понятно, это тот стеклянный закругленный конек, что венчает купол высотки.
Все пространство заставлено параболическими антеннами, похожими в темноте на огромные шляпки грибов. В гуще тарелок то тут, то там торчат металлические стержни, как будто громоотводы.
Мы находимся ровно посередине купола. Причем, присмотревшись, я понимаю, что боковых стен у него нет: в изогнутых арках справа и слева шевелятся черные дождевые тучи.
– Отлично! – комментирует Полина, перекрикивая ветер.
– Чего тебе отлично? – ору намного громче, чем того требует окружающий шум.
– Вылезать никуда не надо. Вот выход.
– Какой выход, дура?!
Злость захлестывает сознание. Бесит все: и это идиотское задание, и эта бестолковая баба, и эта дождливая ночь – что за хрень с погодой уже которую неделю! А ветер проносится под стеклянным шатром, лезет в уши мокрыми пальцами. Суки, но почему прыгать надо обязательно в дождь!
– Так, – проигнорировав мою грубость, Полина крутит головой. – Вот тот край нам нужен, он смотрит на реку. Пошли.
– Не пойду! – заявляю категорически.
– Ты чего?
– Отвали!
– Прыгать боишься?
В ее глазах я вижу какое-то веселое удивление. Ну да, вот так: трупов не боюсь, Вадима не боюсь, а высоты боюсь!
– Пойдем.
Волосы ее стоят дыбом от ветра, она сейчас похожа на Медузу горгону с какой-то гравюры. Уйди, проклятая!
Полина хватает меня за плечи, заглядывает в глаза, мягко тянет к краю:
– Давай договоримся: когда приземлимся, я тебя поцелую.
– Пошла ты в жопу, собака дикая! – я вырываюсь и отбегаю к лифту.
– Придурок! – обиженно выкрикивает Полина.
И тянется включить гарнитуру. Я тоже цепляю ногтем тумблер.
– …ветьте. Слышите? – нервный, монотонно-настойчивый голос Кота врывается в голову.
