– Ничего.
Колдунов рывком откатил дверцу узкого шкафа-купе и уставился на висящие там вещи. Наконец выбрал костюм и стал переодеваться. Зиганшин деликатно отвернулся.
– Лекцию сегодня читаю, – пояснил Ян Александрович, поправляя узел галстука, – и надо импозантными одеждами замаскировать помятый после дежурства образ. Или, как нынче говорят, лук. Правда, Мить, что-то я на тебя не по делу полкана спустил. Просто вчера народ как с цепи сорвался, с утра несли свои трехдневные аппендициты, а смена у меня слабая была, ибо нормальные люди дежурить не желают. Я до вашего приезда выполнил семь экстренных операций, так что мог что-то одно: или хорошо работать, или вежливо разговаривать.
– Да понятно, Ян Александрович.
– В реанимации был?
Зиганшин кивнул.
– Я тоже заходил. Вроде все… – Колдунов замялся, – чтоб не сглазить, скажем, не хуже, чем я думал.
– Ян Александрович, а я сильно прощелкал?
– Не терзай себя. Послеоперационные дела сложнее всего выявить, тут и опытные врачи иногда пасуют, не то что…
Тут Зиганшин сообразил, что Колдунов не сказал ему про тампоны, которые оставили в животе у Фриды.
– А почему так случилось? – спросил он как мог спокойно. – В чем причина перитонита? Ведь нас когда выписывали из больницы, сказали, что все нормально, рана зажила.
Колдунов отвел глаза:
– Ну бывает такое. Большая кровопотеря, организм ослаблен, стресс…
– Ага, понятно. То есть с забытыми тампонами это никак не связано?
– Черт! Кто тебе сказал?
– Какая разница?
– Как нехорошо!
– Нет, Ян Александрович, нехорошо, что вы хотели это от меня утаить! – Зиганшин резко встал, отчего кофе расплескался по столешнице.
– Во-первых, не ори на меня.
– А во-вторых? Вы хотели, чтобы мы с Фридой так и мучились, не зная, в чем причина перитонита? Терзались, что плохо выполняли рекомендации тех врачей, если их можно, конечно, так назвать?
– Успокойся, пожалуйста.
– Да я спокоен, что вы, – усмехнулся Мстислав Юрьевич, – вы не видели, как я волнуюсь. Вы меня отругали, что я поздно спохватился, ладно, признаю. Виноват. Но мне сказали, что забытые тампоны никогда не дают яркой клиники, люди порой годами с ними ходят.
– Так и есть.
– А вы солгали! Решили, пусть я лучше буду грызть себя виной, которой нет, лишь бы только не сдать своих коллег.
– Что делать, так уж я воспитан, – развел руками Ян Александрович. – В мое время информация о забытых инородных телах не выходила за пределы операционной.
– Надеюсь, в этот раз будет иначе! Эти твари убили моего сына, чуть не убили жену, но этого им показалось мало. Они еще оставили у нее в животе два тампона! Вам не кажется, что это уже слишком?
Колдунов взглянул на часы:
– Сядь и успокойся, я сейчас все тебе объясню.
– Не надо. Лучше позаботьтесь о том, чтобы информация о тампонах никуда не ушла из протокола, потому что я это не спущу.
Колдунов подошел ближе, внимательно посмотрел ему в глаза и внезапно отвесил пощечину, такую сильную, что у Зиганшина в ухе зазвенело. Рука автоматически поднялась дать сдачи, но в последнюю секунду он смог остановиться.
Сцепив ладони в замок, Зиганшин молча смотрел на Колдунова.
– А как ты хотел? – спокойно спросил тот. – Прости, но в чайнике вода еще горячая, не тот эффект. Хорошо, я лгун, доктора, что лечили Фриду – жопорукие козлы, и мы все должны быть наказаны. Но ты хоть обожди, пока жена поправится, ладно? Сейчас надо молиться, а не проклинать.
Колдунов спокойно вытер столешницу полотенцем, насильно усадил оторопевшего Зиганшина на диван, подал ему чашку с остатками кофе и устроился рядом.
– Сынок, Фрида может к вечеру проснуться, и тебя пустят с нею посидеть. Куда ты такой пойдешь, сгусток злости? Чем ей поможешь? Скажешь: Фрида, я такой молодец, утром на хирурга твоего наехал, вывел негодяя на чистую воду. Что ж, действительно, в нынешнее время спасти человеку жизнь и не огрести люлей как-то даже перед товарищами неудобно.
Зиганшин молча пил горький, остывший кофе. Следовало извиниться перед Колдуновым, но все силы уходили на то, чтобы сдержать охватившую его ярость. Вчера он был поглощен мыслью о собственной вине, терзался, хотя дело не в его недогадливости, а в двух кусках марли, которые невнимательная врачиха забыла в животе у Фриды. Он все делал правильно, заботился о жене, выполнял предписания докторов и не бил тревогу, потому что при выписке ему определенно сказали, что по хирургической части у Фриды все в порядке.
Снова вопрос нескольких минут. Сколько надо было потратить времени этой горе-врачихе и операционной сестре, чтобы сверить количество тампонов? Минуту, две, пусть десять…
Фрида иногда рассказывала ему разные интересные случаи из своей практики, в том числе те, когда ищут салфетку или инструмент и не зашивают рану, пока не найдется. Почему такое не было сделано? Почему не потратили лишних пяти минут, которые для жены обернулись долгими днями страданий? Если бы не гнойная интоксикация, она бы так не терзала себя, отвлекалась бы с детьми, ездила бы на кладбище… Да чем бы ни занималась, все было бы ей легче!
А теперь впереди очень долгий период восстановления, и всю жизнь придется жить под дамокловым мечом новой операции – пока Макс вез его утром, Зиганшин посмотрел в телефоне, что после таких дел развивается спаечная болезнь. Хурму нельзя будет есть, а Фрида так ее любит!
И всего этого ужаса можно было легко избежать, потратив несколько минут на сверку тампонов!
А Ян Александрович из ложной корпоративной этики выгораживает эту сволочь, перекладывая вину с больной головы на здоровую!
– Хорошо, – процедил Мстислав Юрьевич, – не стану сейчас гнать волну. Уверен, когда Фрида узнает, в чем дело, она сама попросит меня разобраться как можно жестче. Любому терпению и всепрощению, знаете ли, есть предел.
– Ну в принципе да, – кисло сказал Колдунов, – есть, конечно, всему пределы, кроме идиотизма. Я вчера на ДТП побежал, оставил своих молодых помощников протокол операции писать и не предупредил, что про тампоны упоминать не нужно. А раз ты в курсе дела, то заново уже не перепишешь.
– Не пытайтесь даже.
– Что ж, не стану. Ты мент опытный, со связями, куда мне против тебя… Да и правда на твоей стороне, если рассуждать по-честному. Давай в суд, в прокуратуру, гражданский иск не забудь, кстати, вчинить. Миллионов восемь спокойно можешь стрясти с больнички, а то и все двенадцать. Лишними не будут.
Зиганшин покачал головой:
– Вот уж нет.
– Что нет?
– Денег не возьму ни в коем случае. Я хорошо зарабатываю.
