Конечно, она пострадала больше, потому что перенесла тяжелую болезнь, но он, черт возьми, тоже потерял единственного сына! Однако его чувства и потребности никого не интересуют.
Он бегал, ублажал, прогибался, глотал обиды и все равно оказался кругом виноват, как только позволил себе господи, даже не сделать, а всего лишь попросить о том, что ему необходимо!
Зиганшин злился и злился, крутил в голове колесо одних и тех же обид и все никак не мог остановиться, хотя обычно быстро остывал. С другой стороны, он обычно и женат не был, прорву лет жил один и мог только на себя самого сердиться.
Сейчас ему совсем не хочется, чтобы Фрида возвращалась домой, но кончится ее санаторный срок, и все наладится. Она потихоньку займется делами, и на пустые выяснения отношений не останется ни сил, ни времени. Света с Юрой ждут ее, рядом с ними Фрида оттает, придет в себя.
Лев Абрамович целый день где-то ездил, вернулся позже Зиганшина и попросил того зайти к себе. Мстислав Юрьевич удивился, потому что обычно дед проводил вечера у них, иногда даже оставался ночевать, если днем не топил.
Войдя, Зиганшин поежился от холода.
– Пошли к нам, Абрамыч! Спать скоро, с печкой заводиться смысла нет.
Тот отрицательно покачал головой, вышел и вернулся с охапкой дров.
– Да брось! Не дай бог, угоришь или уснешь раньше времени и спалишь на фиг всю деревню!
Лев Абрамович с преувеличенной тщательностью уложил дрова в печи, взял из висящей на стене авоськи старую, пожелтевшую газету, скомкал, сунул под дрова и поджег. Быстро закрыл железную дверцу, и стало слышно, как пламя занялось, зашумело, сквозь щели потянуло дымком, но воздух быстро устремился наверх, в трубу.
Лев Абрамович включил чайник и, пока тот грелся, принес еще дров.
– Тут такое дело, Слава, что я бы не хотел тебе говорить, но не знаю, как иначе, – сказал Лев Абрамович, не глядя ему в глаза. – Я уж и так и эдак, говорю, Фрида, или муж с женой не должны сами разбираться? Но она такое перенесла…
– Не томи, пожалуйста.
– Получается, я девочку из санатория забрал.
– И где она?
Лев Абрамович нахмурился и долго дул на свой чай, прежде чем признался, что отвез Фриду в райцентр. Оказывается, администрация выделила ей служебное жилье как лучшему реаниматологу.
– Угу, – хмыкнул Зиганшин, – а взамен лучший реаниматолог не станет иски подавать. Ты это жилье видел? Что оно собой представляет?
– Однокомнатная квартирка обычная.
– Ясно. А по суду могли двенадцать миллионов получить. Так что прогадали вы маленько.
– Слава, я тут ни сном ни духом! Вообще я за тебя, но я таки дед и должен делать, что она хочет, даже если я с нею и не согласен. А я реально не согласен! Только она не захотела меня слушать. Сказала, что ей нужно побыть одной, и точка.
Зиганшин молчал. Кажется, ему стало легче оттого, что Фрида не вернется.
Стылая комната быстро прогревалась. Он расстегнулся, прикрыл глаза, откинулся на спинку венского стула и, чувствуя, как гнется и поскрипывает под ним старое дерево, через щелку между веками стал наблюдать, как Лев Абрамович достает круглый фарфоровый чайник с незабудкой на белом боку.
– Евреи, не жалейте заварки, – сказал хозяин и высыпал полпачки.
Мстислав Юрьевич покачал головой:
– Спать не будем.
– Все наладится, Слава.
Зиганшин с удовольствием обхватил обеими ладонями горячую кружку.
– Слушай, Абрамыч, ну как так-то? Я старался, все делал…
– Если бы я этого не видел, мы бы сейчас с тобой иначе разговаривали.
– Знаешь, я читал повесть, как супруги расстаются из-за общего горя, и очень удивлялся, – вздохнул Зиганшин. – А когда мы с Фридой поженились, мне как раз опять попалась в руки книга на эту тему, и я подумал, что у нас-то точно будет не так, если, тьфу-тьфу, не дай бог что-то случится. Нас горе только сплотит и сблизит. Я так был в этом убежден, что даже книгу ту не стал дочитывать.
– Ну, мой дорогой, на берегу не то что в море.
– Это верно, – кивнул Зиганшин. – Никогда нельзя говорить «я не такой», пока не проверишь. Потому что обычно оказывается, что такой, да еще какой!
Однако сам он старался, как мог, и делал все, чтобы Фриде было легче. Его совесть чиста, а если она не хочет больше его видеть, что ж… Это ее выбор.
– Знаешь, что сказал мне отец, когда я женился? Он сказал: Лева, главное, чтобы вы оба были готовы идти вместе до конца. Остальное не важно.
– Я готов.
– И Фрида тоже. Она просто не верит, что ты готов. И я тебе открою еще один секрет, который отец передал мне уже позже, потому что сразу не хотел меня пугать.
– Я заинтригован.
– Женщине важно вывернуть своего мужа наизнанку и заставить его делать то, что он совсем не хочет делать, а лучше всего, если это еще противоречит здравому смыслу и законам природы. Вот она заставляет, и знает, как тебе это делать не хочется, и сама прекрасно понимает, что требует какую-то чушь, и в итоге всем будет хуже, а ей – в первую очередь, и все равно ты должен делать, потому что она так сказала, а ты ее любишь.
Зиганшин пожал плечами и глотнул чая, горького и черного, как деготь. Надо ехать к Фриде, и, наверное, дед ждет, чтобы он немедленно сорвался к жене, умолял ее вернуться и соглашался со всеми ее условиями, чтобы доказать, что пройдет с нею весь свой земной путь.
И он обязательно это сделает, но потом. Сегодня ему нужна передышка.
Зиганшин поехал в райцентр только в субботу. Он врал Льву Абрамовичу про аврал на службе и действительно торчал в кабинете до последнего, но вместо полезных занятий, которые всегда можно найти, тупо сидел в Интернете, черпая оттуда самую разную и большей частью бесполезную информацию. Найдя блог с психологическим уклоном, он заинтересовался: вдруг там найдется полезный совет для выхода из их с Фридой ситуации, перелопатил кучу статей, но выяснил только следующие простенькие истины: все беды оттого, что вас недолюбили родители, поэтому любите себя сами, примите себя и наплюйте на всех остальных. Углубляясь в тему, Зиганшин вдруг наткнулся на портрет психолога с таким проницательным взглядом, что вздрогнул и свернул окно.
Нет, в науке ему, кажется, не найти поддержки и утешения.
Лев Абрамович проводил дни у Фриды, смотреть за детьми приехала мама со своим супругом Виктором Тимофеевичем, и, возвращаясь домой ближе к полуночи, Зиганшин с аппетитом ел мамин ужин и с непонятным даже для себя злорадством думал, что больше Фрида не сможет указывать ему, кого звать, а кого нет. Он снова сам себе хозяин.
Но наступил выходной день, и от поездки к жене было уже никак не отвертеться.
Зиганшин специально встал поздно, долго умывался, брился, завтракал, пил кофе, оттягивая момент встречи с Фридой, а потом подумал, что она пошлет его подальше или вообще не откроет дверь. Дело будет сделано, а совесть чиста.
