Фриде дали квартиру в обычной блочной пятиэтажке, расположенной неподалеку от больничного городка. Райончик оказался так себе: серые унылые дома, грязные дворы, возле помойки пасутся подозрительные личности. Грустно жить здесь, тем более в одиночестве.
В подъезде на него пахнуло сырым теплом подвала, Зиганшин поморщился и по обшарпанной лестнице поднялся к Фриде.
Жена нехотя впустила его, и сразу отпрянула, как только он вошел в тесный коридорчик.
Сказала не разуваться, и, оглядевшись, он действительно не стал этого делать. Жилье Фриде дали, что называется, убитое. Заметно было, что жена старалась навести порядок, но тут явно требовался основательный ремонт.
Зиганшин вошел в комнату. Она была пуста, если не считать раскладушки, и от этого казалась совсем запущенной. На старых бумажных обоях с тоскливым рисунком проступали очертания шкафов, бывших тут раньше, и голое окно с облупившейся рамой наводило безнадежную тоску.
– Ну и на фига ты торчишь в этом гадюшнике? – спросил он и перевел взгляд на жену.
Фрида была в халатике, который он купил ей в больницу. Она сильно изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, и Зиганшин долго не мог сообразить, в чем дело.
– Ты подстриглась?
Фрида кивнула.
– Зачем, зайчик?
Она пожала плечами:
– От антибиотиков волосы стали выпадать, если тебе интересно.
– Ну ничего, отрастут.
– Наверное.
– Ты смешная так.
– Посмейся.
Зиганшин поискал глазами, где сесть, и не нашел.
– Фрида, поехали домой! Прошу тебя, давай просто поедем, и все. Не будем выяснять отношения, кто кому что сказал да кто в чем виноват. Я не хочу просить прощения.
– И не надо.
– Я знаю, что обидел тебя, но, пожалуйста, не заставляй извиняться, – продолжал он, – просто поехали домой и начнем потихоньку жить.
Фрида вдруг улыбнулась и взяла его за руку:
– Слава, ну что ты! Господи, ты был такой хороший муж, что нельзя мечтать лучше! Это я во всем виновата…
– Я тебя прощаю, – быстро сказал Зиганшин.
– Я просто отрезала хвост по частям, вот и все, – продолжала Фрида. – Знаешь, когда я пришла в себя после операции и узнала, что не смогу больше иметь детей, мне сразу стало ясно, что нам нужно расстаться, и я честно хотела немедленно тебе об этом объявить. Был даже такой план, чтобы вообще домой не ехать, но я струсила. Все уговаривала себя – еще денечек, еще, вроде как я слабая, значит, алиби у меня есть потянуть… Ну а потом уговорила себя, что, может, у нас с тобой и выйдет остаться вместе.
– Так правильно, Фридочка. Все у нас получится.
Фрида улыбнулась:
– Нет, как бы ни хотелось в это верить. Ты любишь детей и хорошо с ними ладишь, и с моей стороны было бы очень жестоко лишать тебя возможности завести потомство.
Зиганшин нахмурился:
– Кстати, о детях, с которыми я лажу. Ты тоже вроде как их любила, а взяла да и бросила. Даже не спросила, как я с ними справляюсь. А то, что они предоставлены сами себе, пока я на службе, – по фигу? Света вон взрослеет, скоро месячные придут, что ей, со мной, что ли, об этом говорить? Юра тоже нуждается в женской заботе. Есть у нас потомство, Фрида, а ты его бросила ради каких-то моих грядущих перспектив.
Фрида прошлась по пустой комнате, зачем-то открыла форточку.
– Я думала об этом. Если хочешь знать, именно из-за детей я решила поверить тебе и остаться. Пока я им нужна, а когда отцовский инстинкт тобой совсем овладеет, ребята уже вырастут. Я правда хотела остаться с тобой!
– А почему передумала?
– Потому что ты заставляешь меня подать в суд, разве не ясно? Тебе нужно обязательно наказать кого-то. Сейчас это доктор, а потом буду я.
– Да ну!
– Ну да, – передразнила она, – раз ты ее не прощаешь, то и меня тоже не сможешь. Злость на доктора рано или поздно пройдет, а я буду рядом, и ты станешь ненавидеть за каждую секунду, что живу с тобой, а не освобождаю место здоровой женщине. И не упрекай меня за то, что бросила детей! – Фрида повысила голос, не давая ему возра-зить. – Они твои племянники, так что при разводе никто мне их не отдаст. И тебе придется им объяснять, в чем дело, а так, как сейчас, ничего не нужно. Положили в больницу, и все. И нет меня.
– Поехали домой, – повторил Зиганшин. – Вот я, вот моя рука, я тебе клянусь, что буду с тобой до конца, что бы ни случилось.
Фрида подошла к нему и провела кончиками пальцев по щеке:
– Ты ж не хочешь… Зовешь, а сам надеешься, что я останусь здесь.
– Глупости!
– А то я тебя не знаю.
– Ну и не хочу, ну и что? Сейчас я злой на тебя, а завтра все изменится…
– Слава, прошу тебя, если ты хочешь мириться, лишь бы не мучиться угрызениями совести, то не надо. Ты вел себя безупречно, даже слишком.
– В каком это смысле?
– Слишком хорошо, чтобы тебя хватило надолго.
Зиганшин хотел возразить, но не находил слов, а Фрида уже открыла дверь.
Выйдя на улицу, Зиганшин растерялся. Бездумно смотрел на замерзшую грязь под ногами, в которой застыли следы чьих-то ног и велосипедных шин, тонкий ледок, схвативший отпечатки подошв, и на покрытые инеем старые качели из стальных труб, покрашенных теперь уже непонятно какого цвета краской.
Можно ехать домой, в уют и тепло, к детям, а Фрида останется здесь одна. Что-то он Свете и Юре наврет, потом еще наврет, а вскоре они перестанут спрашивать: горе заставляет быстро взрослеть и становиться чуткими к чужому настроению. Возможно, они решат, что Фрида умерла, и тайком станут ее оплакивать, пока не столкнутся с нею случайно в торговом центре. Нет, пожалуй, этого не произойдет, потому что он умный человек и не повезет их в райцентр за покупками. Дорога в этот городок будет закрыта.
Лучше всего продать дом, потому что видеться каждый день с Львом Абрамовичем тоже станет неловко, и переехать туда, где никто не знает, что произошло в его семье. Попроситься к Шляхову под крыло, и кто знает, вдруг полковник Альтман не такая уж социопатка, как себя позиционирует…
Зиганшин поймал себя на том, что улыбается, вспомнив эту сумасшедшую.
Новая земля, новая история. В ворохе новых впечатлений дети быстрее забудут Фриду и все, что было, и придут в новую школу обычными ребятами, а не сиротками, только что потерявшими мать. А он сам быстро найдет хорошую женщину, которую вряд ли полюбит, но будет обеспечивать и хорошо относиться, а потом она родит здорового сына, и начнется настоящая счастливая семейная жизнь.
Или не будет он никого себе подыскивать, останется один, а потом вдруг позвонит Елене и скажет – прилетай прямо сейчас, и так много времени потеряно.
