Все теперь может произойти, когда Фрида ушла.
И это ее выбор, как пишут в разных психологических статьях, а значит, прочь угрызения совести. Значит, не надо думать, как она тут одна, в грязище и запустении, а лучше просто сделать хороший ремонт в этой халупе и закрыть тему раз и навсегда.
Если верить разным психологическим статьям, Фрида молодец, разорвала «созависимые отношения», которые он по недомыслию считал любовью, и теперь они оба могут жить яркой и полноценной жизнью, не качая друг у друга энергию. Ну, с ним понятно, как он это сможет сделать, а жене сложнее, но и для нее кое-какие пути открыты. В профессии раскроется, например. Бог ее знает, какой там она ученый, но Руслан точно даст ей защитить кандидатскую хотя бы из чистой жалости, а может, потом и на кафедру возьмет.
И ради бога, конечно, она составит счастье какому-нибудь многократно размножавшемуся мужику, который настолько измотан алиментами, что бесплодная супруга станет для него подарком судьбы.
Фрида права. Порознь они действительно оба могут стать счастливыми, а вместе их ждет только горе и несбывшиеся надежды.
Ну а что они – муж и жена, родные люди и все такое… Не аргумент по нынешним временам. Сегодня родные, а завтра – просто хорошие знакомые. Мы изменились под воздействием обстоятельств и больше не подходим друг другу, как раньше, так к чему все эти страдания? Давай разбежимся!
Зиганшин прошелся по двору, слушая, как под ногами хрупает тонкий ледок ноябрьских луж. Он прикинул, что Фридины окна выходят на эту сторону, значит, есть надежда, что она увидит его и позовет.
И было ужасно, что он никак не мог понять, хочет этого или боится.
Он оделся слишком легко для прогулок поздней осенью, когда холод уже наступил, а снег еще не выпал. Минут через сорок бдения под окнами жены Зиганшин понял, что его пробирает дрожь отнюдь не от нервов, и залез в машину погреться.
Включив двигатель, он энергично потер замерзшие ладони и вспомнил, как Фрида любила погреть руки у него под свитером, самый острый момент, когда его теплого живота только касались ледяные пальцы, и важно было не вскрикнуть и вообще никак не выдать своих чувств.
Неужели этого больше никогда не будет?
Он посмотрел на Фридино окно, выделявшееся среди других старой, рассохшейся рамой и отсутствием занавески. Со стороны можно подумать, что тут алкаш живет, а не превосходный врач-реаниматолог.
Как там говорили Руслан и Макс, когда увещевали его не подавать в суд? Что нельзя умереть на ноль целых четырнадцать сотых процента.
А с противоположной стороны получается несколько другая математика. Допустим, те же четырнадцать сотых совершают врачебные ошибки, но наказание за них распыляется на всех врачей. Только надев белый халат, уже начинают расплачиваться – низкой зарплатой, бытовой неустроенностью, адским графиком работы, чудовищной организацией этой самой работы, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу.
Так-то оно так, тут же возразил себе Зиганшин, и поэтому тем более важно, чтобы врач, совершивший ошибку, понес заслуженное и адресное наказание. А то эта кобыла уничтожила нас и живет припеваючи, а Фриду селят в какой-то клоповник, дай бог, чтобы не в буквальном смысле этого слова…
Ведь если она вернется все-таки домой, ее сначала надо будет в баню отправить, а вещи на всякий случай сжечь.
Зиганшин уставился на подъезд, надеясь, что дверь сейчас распахнется и появится тонкая фигурка жены. Но нет, все было тихо. Куст шиповника, уже почти без листьев, но полный ярко-красных ягод, тронутых инеем, стоял, не шелохнувшись.
«Три раза, – подумал Зиганшин, – я должен три раза попросить ее вернуться. Это необходимо сделать. Зато когда она третий раз ответит «нет», я буду считать себя свободным, а свою совесть – чистой. Один раз уже было, осталось два. Сейчас доеду до этой сраной больнички… Выходной, конечно, но, может, найду кого из администрации и поинтересуюсь, глядя в глаза, не офигели ли они, откупившись от справедливого возмездия этой жуткой конурой? Фрида – святая, но в моем лице они не на лоха напали. Господи, да нельзя принимать такие подачки, это унижает человеческое достоинство, и как же Фрида меня ненавидит, если на это пошла… В общем, поговорю, а вечером вернусь к ней и спрошу второй раз».
Зиганшин вошел в холл. Кабинеты главного врача и начмеда оказались закрыты, как он и думал. Неизвестно зачем подергав ручки запертых дверей, он через улицу отправился в приемный покой.
Там, как обычно по выходным дням, царило оживление. Два фельдшера в синих формах «Скорой помощи» с грохотом провезли мимо Зиганшина носилки. На лавках вдоль стены сидела пестрая очередь, вперемешку мужики в спецовках, бабушки в платочках и вязаных кофтах, дети… Была одна молодая женщина, одетая стильно и со вкусом, причесанная, на высоченных каблуках, и Зиганшин расстроился, что такие красавицы тоже болеют.
Знакомый врач быстро поприветствовал его и, узнав, что Зиганшин не заболел и пришел не за медицинской помощью, не стал дальше слушать и куда-то сорвался.
Медсестры тоже все оказались заняты.
Он знал, что на столе у них под стеклом лежит список телефонов администрации, но подойти и без спросу посмотреть крайне неприлично. Придется ждать, когда кто-нибудь освободится, а произойдет это, кажется, не скоро.
Зиганшин прошелся по коридору. Хотелось бросить свою затею и уйти, но нельзя. Вдруг Фрида возьмет и разведется? Он оглянуться не успеет, как станет ей никем и не сможет никак отстаивать ее интересы. Только заикнется про врачебную ошибку, ему сразу скажут: «Мужчина, а вы кто? На каком основании лезете в чужие дела?»
Он увидел дежурного врача, стремительно летящего по коридору, хотел перехватить, но тот уже нырнул в дверь, за которой, как Зиганшину было известно, скрывалась курилка. Впрочем, об этом можно было догадаться по густому запаху табака, который выплескивался в коридор, как только дверь чуть-чуть открывалась.
Только Зиганшин хотел войти следом, как увидел внутри своего главного врага. Врачиха стояла возле открытого окна и глубоко затягивалась. Мстислав Юрьевич отступил в коридор, надеясь, что она его не узнала. Все же время уже прошло, и одет он сейчас совсем иначе.
Выругав себя за боязливость, он остался возле курилки. Ломиться в служебное помещение некрасиво, но никто не запрещает ему поймать доктора на выходе, как раз подобревшего после сигаретки и, значит, расположенного к разговору. И с этой скотиной он поздоровается, взглянет ей в глаза. Ничего страшного, это она виновата, а не он, пусть она и боится встречи!
С его места оказалось прекрасно слышно, о чем говорят врачи, и Зиганшин не стал отходить, пусть это и было непорядочно.
– Сука, – энергично воскликнул доктор, – сука-травматолог отказался на ассистенцию идти, потому что больной спидозный! И чего делать? Вдвоем с сестрой опять? Задолбало уже!
– Давай я с тобой схожу. Только если в роддом вызовут, придется все бросить и бежать. Но пока вроде все спокойно.
