Происки счастья
Каждое утро Константин Алексеевич занимался в зале, который открывали на час раньше специально для него. Его любимая беговая дорожка стояла так, что он не мог видеть себя в зеркало, но Константин Алексеевич знал, как выглядит со стороны: пятидесятилетний сухощавый мужик с железными икрами и суровым профилем бежит размашисто, но технично.
Этот ежедневный час бега был необходим ему так же, как дедовским часам с широким кожаным ремешком на его руке каждое утро была необходима подзаводка.
На дорожке Константин Алексеевич обдумывал предстоящие дневные хлопоты и заботы, коих у него, как у губернатора сурового северного края, было предостаточно.
Но часто мысль отвлекалась, съезжала в какие-то бесплодные умствования, и сияние сбывшейся мечты подергивалось пеплом разочарования.
Парень из простой семьи честно прошел все ступени карьерной лестницы и достиг больше, чем представлялось ему возможным на заре жизни, но…
За ночь дух разгоряченного тела не успевал полностью выветриться из зала и, смешавшись с запахами влажной уборки, наводил почему-то на мысли о белке в колесе.
А тут еще дедовские часы, поглядывая на которые Константин Алексеевич вспоминал своего предка, как тот вздыхал: «Погубит вас суета сует». Юному Косте эта максима казалась совершенно бессмысленной, так что странно было слышать ее из уст такого мудрого в других отношениях человека, он вскидывался, потому что в шестнадцать лет было важно и интересно жить, а теперь горько понимал, как дед был прав. Вероятно, он гордился бы внуком, что тот суетится не так мелко, как другие, а может быть, и нет. Теперь не узнать.
Отбегав положенный час, Константин Алексеевич набросил прямо на спортивную форму старый кардиган и нырнул в машину. Хлебнув в жизни всякого, он умел ценить комфорт и душ предпочитал принимать в собственной ванной.
Выйдя в столовую в халате и с мокрыми волосами, Константин Алексеевич нашел там завтракающего сына.
Алексей встал, приветствуя отца, и отец подумал, как это Ирине удалось воспитать детей так, что быть вежливыми для них было так же естественно, как дышать.
Скользнул взглядом по высокой фигуре сына. Порода, костяк, безусловно, его, но мягкое лицо с мечтательными глазами – от матери.
Константин Алексеевич положил себе овсянки и круто посолил. Сын, видя это, нахмурился, но ничего не сказал. Обычно он ругал отца, что ест много соли, подвергая себя риску гипертонии.
– Леша, я тебе нашел место прекрасное. Даже в соседнем регионе, чтобы ты не терзался, что по блату. Завтра для формальности собеседование по скайпу пройдешь, и можно ехать оформляться.
Опустив глаза, Алексей тихо сказал, что никуда не поедет.
– Это почему это?
– Потому что мне нравится моя работа, и я хочу заниматься любимым делом, а не строить карьеру тебе на радость.
– Ясно… Так и будешь до старости у отца нахлебничать.
Сын как бы в пространство заметил, он не виноват в том, что общество так низко ценит его труд, но Константин Алексеевич не любил пустой болтовни.
«Этот лентяй даже не спросил, что за должность, – подумал он с раздражением. – Господи, да если бы для меня кто так старался…»
– Вика приехала, – вдруг сказал Алексей, и Константин Алексеевич вздрогнул. К этой новости он оказался не готов.
Вика появилась в столовой через десять минут, тоже в халате и с влажными волосами, поздоровалась как ни в чем не бывало и налила себе кофе.
Константин Алексеевич молча смотрел на нее, приподняв бровь и пытаясь выдержать мхатовскую паузу, а сам думал, с какой изобретательностью и любовью природа соединила в Вике сдобное личико жены и его собственный медальный профиль, наделив дочь редкостной, проникающей в душу красотой.
– Папа, я привезла тебе Варвару, – сказала Вика без лишних экивоков. – Посидишь с ней три недели, а то у меня форс-мажор.
– Ни в коем случае! – отрезал Константин Алексеевич. – Ни при каких обстоятельствах! Я терпеть не могу детей! То есть не конкретно вас, а вообще всех детей. Ничего личного. И вообще, я, знаешь ли, губернатор, а не нянька.
– Няньку я подберу и даже оплачу. Пап, ну реально… В Париж надо лететь на натуру, а с Варькой куда?
– Дома сиди.
– Ага, весь съемочный процесс встанет из-за того, что мне ребенка не с кем оставить. Так мило!
Еще в школе дочь сделала ставку на свою ослепительную внешность – и не проиграла. Сейчас она являлась одной из ведущих актрис страны, звездой популярного сериала, и все это без всякой поддержки отца, который считал актерскую карьеру делом несерьезным и бестолковым.
– Слушай, ты два года со мной не разговариваешь, а как тебе хвост прижало, являешься: папа, помоги!
Вика, как обычно, положила слишком много джема на хлеб и подхватила языком готовую сорваться каплю.
– Да, папа, я такая. А ты нам совсем, что ли, не рад?
Алексей встал из-за стола и, пробормотав что-то себе под нос, вышел. Вот хорошая нянька как раз, подумал Константин Алексеевич.
– В общем, это судьба, – весело сказала Вика. – Ты увидишь внучку, я – Париж. Все в плюсе.
– Вика, твою мать! – не выдержал Константин Алексеевич. – А кстати, почему ты не попросила посидеть с ребенком твою мать?
Увлеченно жуя тост, Вика сказала, что мама написала кандидатскую диссертацию и как раз защищается, так что ей никак не до внучки сейчас.
Константин Алексеевич присвистнул. В его понимании Ира и наука были так же далеки друг от друга, как огурец и Юпитер, но сомневаться в словах дочери не приходилось.
– А нельзя было сначала спросить разрешения?
– Если бы я спросила, ты б не разрешил, – редким умением бесхитростного плутовства дочь владела с детства, – а так я тебя поставила перед фактом, и все.
– Что ж, я тебя тоже поставлю перед фактом. Уедешь, я вызову органы опеки, они оформят ребенка в детдом, а тебя лишат родительских прав.
Тут в приоткрытой двери блеснул, как бриллиант, чей-то глаз, и через несколько секунд в коридоре послышался горький плач.
Вика шикнула на него, сделав большие глаза, покрутила пальцем у виска и выскочила в коридор, чтобы через секунду вернуться с Варей на руках.
Так Константин Алексеевич увидел внучку: на руках у мамы, в пижамке с котятами, копна вьющихся каштановых (его порода!) волос и круглая красная щека с дорожками слез.
Варя прятала лицо на груди матери и горько плакала.
– Ну все, тихо, тихо, – баюкала Вика дочь, – никто тебя никуда не отдаст. Дедушка так шутит… Глупо.
Константин Алексеевич гордо молчал, и Вика спросила с нажимом:
– Ведь шутит?
– А ты поезжай в Париж и увидишь, шучу я или нет, – буркнул он, понимая, что этот раунд проиграл.
