Зиганшин вернулся в дом и с раскаянием подумал, что раньше дети до ночи торчали в гостиной, а теперь сразу после школы скрываются у себя наверху.
Он поднялся, постоял под дверью детской и вернулся к себе в спальню. Он не знал, что сказать Свете и Юре.
Быстро раздевшись, он лег под одеяло. Вдруг Фрида обнимет его, скажет, что передумала и сделает, как он хочет, но жена лежала безучастно, глядя в стену.
Зиганшин погладил ее по плечу, она не ответила.
– Слушай, Фрида, а почему ты так сопротивляешься именно тому, что реально может тебе помочь?
Он поцеловал жену в затылок, смягчая резкость своих слов, но она не шелохнулась.
– Ну да, – продолжал Зиганшин, – мы стараемся, все делаем для тебя, лишь бы ты окрепла, а ты сводишь на нет все наши усилия. Тебе надо есть – мы готовим, мама изобретает такие блюда, которые тебе было бы легко проглотить и усвоить, а ты говоришь – не надо тебе. Сказано было – двигаться и дышать свежим воздухом, пожалуйста, давай! Я весь отпуск возле тебя просидел, чтобы поднимать тебя, выносить на улицу, если ты сама еще не можешь, а ты не пошевелилась. Так мало надо от тебя – немножко есть и немножко двигаться…
– Ты реально не понимаешь, почему я так себя веду? – вяло спросила Фрида, не оборачиваясь.
– Нет, не понимаю.
– Ну так нечего и объяснять.
– Фрида, но мы никогда не играли с тобой в эти игры, зачем сейчас-то начинать? Я только одного хочу – чтобы ты поправилась, все делаю, а ты… Ладно, что говорить, действительно… Я знаю, что тебя ничем не утешить, но хоть чуть-чуть помочь… Если эту тварь накажут, тебе правда станет легче, Фридочка. Это не я придумал, это так и есть. Справедливость исцеляет, а ты как ребенок, который отказывается пить лекарство, потому что оно горькое.
Фрида легла на спину и тяжело вздохнула:
– Знаешь, Слава, если тебе обязательно надо кого-то обвинить и наказать, вини меня.
– Фрида, ну что ты…
Он потянулся обнять жену, но она сбросила его руку:
– Да, это я виновата в том, что не смогла родить. В том, что храбрилась, хотела выглядеть терпеливой роженицей и не сказала доктору, какая страшная была боль, и что она совсем не похожа на боль от схваток. Я ж отличница, Слава, я стремилась родить на «отлично», за что и поплатилась. Так что вини меня.
– Выкинь эти мысли из головы немедленно. Ты доверилась этой врачихе, и вся ответственность лежит на ней. Это она должна была тебя спросить, похожа боль на схватки или не похожа. Да, в конце концов, я без медицинского образования и то сразу понял, что с тобой что-то не то, а она сказала – все в порядке. Бывают такие ситуации, когда действительно заболевание протекает так коварно, что пасуют даже опытные профессора, но это не наш с тобой случай. Наша врачиха просто наплевала на тебя. Она видела, что мы спокойные, адекватные люди и раз вызвали ее, значит, действительно что-то не так. Кто мешал ей провести дополнительное обследование, УЗИ сделать или еще что-нибудь? Клянусь, если бы она добросовестно все проверила, я бы слова не сказал. Человек сделал все, что мог, а ни с кого не спросишь больше этого. Но тут, Фрида, преступная халатность в чистом виде.
– Ну хорошо, вини меня за то, что я настояла на этом роддоме и не послушалась тебя, когда ты предлагал хорошие клиники. Помнишь, ты предложил уехать сразу, как только ее увидел? Я бы могла согласиться…
– Слава богу, что осталась! – быстро перебил он. – Мы бы не успели.
– И тогда все уже кончилось бы.
У Зиганшина заболело сердце, так равнодушно она это произнесла.
– В конце концов, она спасла мне жизнь, – продолжила Фрида. – Или ты за это хочешь на нее в суд подать?
– Ляг ко мне на плечо, как раньше, – попросил он.
Она покачала головой и отвернулась.
Зиганшин гладил ее по голове, по плечам, не зная, что сказать. Он всегда с трудом говорил о любви и не умел найти слов, все казались ему фальшивыми и выспренными. Раньше, до болезни, они ложились в постель, и все становилось ясно, а теперь Фриде нельзя, да он и сам стыдился думать о сексе. Просто хотел держать жену в объятиях, обнимать, целовать, казалось, так будет легче, но Фрида не отвечала на его ласки и старалась уклониться от них.
– Хорошо, зайчик, не буду на тебя давить, – вздохнул он. – Только ты подумай, ладно?
– Нет.
– Просто подумай.
Фрида молча протянула руку к тумбочке и взяла пузырек со снотворным. Медленно открутила крышечку, вытряхнула на ладонь таблетку и проглотила, не запивая. Зиганшин внезапно подумал, вдруг однажды она возьмет и выпьет сразу все таблетки, а его не будет дома.
От ужаса перехватило дыхание.
– Все будет, как ты скажешь, зайчик, не волнуйся.
Фрида притулилась к нему, положила голову на грудь, как раз там, где у него был рубец после ранения.
– Прости меня, Слава.
– Не за что прощать. Только обещай, что завтра поешь.
– Обязательно. Ты не волнуйся за меня, я выздоровею.
– Да уж пожалуйста.
Он неподвижно лежал, пока Фрида засыпала у него на плече, и потом, когда ее дыхание стало ровным, долго еще не шевелился. Думал, что с бессонницей надо что-то делать, иначе недалек день, когда он перестанет нормально соображать и допустит на службе ошибку не хуже той, что совершила докторша.
Зиганшин осторожно высвободил руку и сел в кровати. Взял Фридин планшет, наушники и включил первую попавшуюся аудиокнигу. Было все равно что слушать, убаюкивал сам голос чтеца.
А если бы сын остался жив, то Зиганшин сам читал бы ему сказки на ночь и пел колыбельные. Фрида бы не смогла, потому что у нее ни голоса, ни слуха, а он поет не как Шаляпин, но нормально. Серенького волчка бы исполнял, что там еще? Из «Долгой дороги в дюнах» отличная колыбельная «За печкою поет сверчок», потом «Спи моя радость, усни».
Спит сейчас сын. Вечным сном.
Зиганшин изо всех сил стиснул кулаки, чтобы не заорать.
Понял, что сегодня не уснет, и тихонько спустился вниз.
В дни, когда отчим был занят, мама оставалась ночевать, чтобы утром ехать в город вместе с Зиганшиным. Он чувствовал себя лучше, когда она рядом, вместе с Ксенией Алексеевной в дом возвращалась не жизнь, конечно, но хотя бы тень прежней жизни.
В такие дни в кухне на плите кипел фирменный мамин борщ, шипели на сковородке котлеты, а в духовке покрывалась золотистой корочкой картошка, и Зиганшин вспоминал, как раньше радовался этим простым человеческим радостям. А главное, Света с Юрой сидели тут же, разложив тетрадки на кухонном столе, мама одним глазом посматривала в задачи и, быстро нарезая салат на крохотном островке свободного от школьных дел пространства, подсказывала детям правильные ответы.
Он соскучился по радостной и уютной жизни, и приятно было видеть, что для кого-то она еще не кончилась.
