– А что это? – спросил Мэй.
– По-моему, архитектурный план, – заключила Лонгбрайт. – Взгляни на штамп внизу. «План отремонтированного здания театра „Палас“, девятнадцатое сентября…» Дальше дата стерта.
– Должно быть, он прихватил его в архиве, когда вернулся в «Палас». Тогда куда он дел список пациентов клиники Уэзерби?
– Возможно, выбросил за ненадобностью. Он сказал тебе, что заходил в театр, значит, либо искал что-то, либо наткнулся на него, когда раскапывал материалы для мемуаров.
– Но что это такое?
– Не знаю, – заметила Лонгбрайт. – Освальд, здесь нигде нет фотостолика для просмотра негативов?
Они положили опаленную страницу на флюоресцентную панель, и Мэй принялся ее изучать.
– Напоминает планировку двух длинных коридоров, разветвляющихся с одного конца. Эти штриховки… поперечные сечения стен выглядят полностью круговыми. Что он приписал сбоку?
– Похоже на диаметр окружности. Коридоров с круглыми стенами обычно не строят, разве не так?
– А что если это часть театральных декораций? Жалко, даты полностью не видно. Возможно, в «Паласе» хранятся записи о декорациях.
– Мы можем их сличить, – сказала Лонгбрайт. – Так поступил бы Брайант.
– Мы не знаем, что он искал. Как бы то ни было, у меня есть идея получше. – Мэй вытащил свой мобильный. – У Артура был приятель, архитектор по имени Бофорт. Полагаю, нам нужно мнение эксперта.
– Постойте, вы не уйдете отсюда с уликами, – предупредил Финч, преградив путь к двери.
– Не будь идиотом, Освальд. Никто не узнает, если ты не скажешь. – Мэй мягко отодвинул его в сторону.
– То, чем вы занимаетесь, незаконно, – крикнул Финч им вслед. – Вы ничуть не лучше его, неужели не ясно?
34
Сын Юноны
На Чаринг-Кросс-роуд по-прежнему шел проливной дождь. Ливень стучал по крыше зрительного зала. Где-то вдалеке капли дождя градом падали на металл, напоминая барабанную дробь. Избежать влияния погодных условий на здание столь старинного театра, как «Палас», было невозможно. В Лондоне не осталось ни одного здания Викторианской эпохи, где бы не произошло протечек, а трещины, вызванные постоянными бомбежками, еще их усугубляли.
Стэн Лоу и сержант Кроухерст сидели у служебного входа со стороны Грик-стрит, в задней части театра, наблюдая за дождем. Брызги падали на рукописный плакат, который Брайант заставил Лоу повесить на стену. Он гласил: «Никаких посетителей через полчаса после начала спектакля или во время спектакля. Не открывайте эту дверь никому, кого не знаете в лицо».
В течение первых недель лондонского Блица Стэну Лоу разрешили использовать хорошо защищенное помещение у служебного входа как пункт оказания первой медицинской помощи, но сейчас его заставили добавить к двери цепочку и висячий замок. Большинство членов труппы, оркестра и рабочих сцены расписались за присутствие на техническом прослушивании. Кроухерст переписал все имена и адреса. Уже больше двенадцати раз он прослушал одну и ту же мелодию (Джек сказал, что она называется «Спящий хор»), проникающую сквозь кулисы, и она ему изрядно поднадоела.
– Полагаю, ты в курсе, что здесь завелся призрак, – невозмутимо произнес Стэн, постукивая трубкой по стене, выкрашенной эмульсионной краской. – У тебя не найдется табака?
Сержант Кроухерст порылся в карманах куртки и вытащил пол-унции табака «Сент-Бруно Флейк».
– Кури на здоровье, – сказал он. – Что еще за призрак? Не Дэна ли Лено?
– Нет, этот обитает в «Друри-лейн». Лишь раз появился здесь, да и то в хроникальном фильме. – Он затолкал щепотку табака в трубку и, кивнув головой, вернул пакет. – Это один старый шекспировский актер. Слышал про огромных китайских собак, истекавших кровью на лестничной клетке? Это его собаки. Этот старый хрыч играл Полония, и вот, представляешь, в сцене убийства кнопка на мече принца датского не нажимается, и когда Гамлет вонзает в Полония меч, на самом деле он протыкает его насквозь, только никому это в голову не приходит, поскольку стоит он за окровавленной ширмой. Вот так, они доигрывают сцену, и лишь когда он должен уйти со сцены, замечают, что произошло. Ну, к этому моменту старику уже ничем не помочь, поэтому каждый раз перед новым спектаклем он появляется в образе Полония, в окровавленном камзоле и чулках, и бродит за кулисами, пугая плотников.
Сержант Кроухерст отнесся к этому скептически.
– Мисс Трэммел говорит, что он выглядел обезображенным, словно сделал что-то ужасное со своим лицом, – возразил он. – Она сказала, оно напоминало трагическую маску, как у греков. Сегодня утром она пришла в себя.
– Его лицо было перекошено по той причине, что его насмерть проткнули мечом, – глубокомысленно заметил Лоу. – У актрис частенько сдают нервы. Вот почему многие из них прикладываются к бутылке. – Он зажег спичку и глубоко затянулся своей трубкой. – Как бы то ни было, это наверняка был истекающий кровью бедняга Полоний. Ну а я бы прочел Лаэрту нотацию и похлеще.
На сцене шло начало второго акта, и боги пребывали на Олимпе. Венера, Марс, Купидон и хор проверяли свои способности, но среди них не было Юпитера. Помощник режиссера Джеффри Уиттейкер звонил по телефону из офиса компании, пытаясь найти транспорт, дабы доставить на место нового громовержца, застрявшего на встречной полосе разбомбленной железнодорожной линии в Восточном Лондоне.
Елена устала, и ее все раздражало. Ей хотелось устроить перерыв и выпить виски, но Гарри с Элспет ходили за ней по пятам, желая убедиться в том, что ей не подвернется возможность нарушить свой контракт. На этой стадии технический прогон был необходим ввиду того, что по сцене должно было пролетать множество декораций, и Маусу, помощнику Стэна Лоу, поручили переписать весь комплекс сценических маневров.
Не помогало делу и то, что играть приходилось в отсутствие естественного центра постановки. Мало кто из членов труппы был близко знаком с Шарлем Сенешалем, но его отсутствие остро переживали все. Дублер баритона был одобрен и включен в состав труппы одновременно с Сенешалем, однако ему не хватало навыков мелодекламации, необходимых для пассажей с речитативом, и Елена сочла, что с ним надо репетировать индивидуально. Жену и ребенка погибшего поселили в неприметной гостинице на Холланд-Парк. Там их навестил Андреас Ренальда, который без обиняков приказал обезумевшей от горя женщине ни в коем случае не общаться с журналистами. Ему повезло: она плохо говорила по-английски, а ее переводчика наняла компания.
С появлением аудитора, секретаря компании и жены казначея Стэн Лоу расстался с надеждой ограничить доступ в здание кругом строго определенных лиц. К счастью, Елена не утратила своего профессионализма. Она умела справляться и с напыщенными продюсерами, и с жуликоватыми финансистами, и с любящими привирать управляющими. Недовольство же членов труппы удаленностью костюмерных и их жалобы на неуживчивость коллег были по сравнению с этим откровенными пустяками. Но, господи, как ей хотелось выпить!
