– Маша, Маша, солнышко, тебе плохо? Прости меня, дурака! Правда солдафон!
Машина приняла вправо, остановилась.
Хлопнула дверь автомобиля, открылась дверь около девушки, сильные, настойчивые руки помогли выбраться из машины.
– Щас мороженку съедим, газировочки попьём, в теньке посидим. Не слушай меня, солдафона! Привык дрючить дубовых новобранцев! С девушками у меня совсем никакого опыта.
– Почему? – тихо спросила Маша, усаживаемая на скамейку.
– Больной я, Маша. Немтырь я. Молчун. Два слова связать не могу с девушками. «Бе-ме-кхе» – вот так разговариваю. Матерюсь только ловко. А в бою – только так и надо.
– Не заметила, – слабо улыбнулась Маша.
– Это я с тобой болтун. Ожил. Ты моя индивидуальная, персональная муза. Я тебе ещё песни петь буду и стихи писать. Знаешь, как я на гитаре играю? Заслушаешься! Только не бледней так, ладно?
Миша был так искренне напуган, так жалостлив его голос, что Маша ткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. Миша гладил её волосы, дёргая наждачкой дублёной кожи своих ладоней, причитал, успокаивал.
– А тебе не обидно? – Маша отстранилась, глядя в глаза Мише.
– Что именно?
– Что нас свели, как лошадей, как породистых собак? Для случки. Для улучшения породы?
– Какой породы? Маша! Я немой сирота, которого Медведь подобрал на руинах Сталинграда, на пепелище войны, ты – детдомовская. Порода!
– У меня по бабкиной линии – князья. Дворяне.
– Акуеть! Ой, прости! И чё? Ну, совпало. Бывает. Ты не виновата, что предки – тунеядцы. Сама-то ты не такая.
Маша даже разинула рот от удивления. «Улучшение породы»? Миша считает – ухудшение.
– Всё одно мне отвели роль породистой сучки, клушки, что должна высиживать яйца и кудахтать над цыплятами.
– Есть такое, – кивнул Миша, не став отрицать. – Но любая бабка, любой дед – хочет, чтобы сноха была – клушкой. Потому что хотят внуков. А у Медведя под это целая госпрограмма подведена. И теоретически грамотно оформлена. Демографическое возрождение. Во как! Ни много ни мало! Ему мало тысяч Медвежат, ему дай сотню тысяч внуков!
– А тебе не обидно, что ты – как бык-производитель?
– А я не бык-производитель. Я – Маугли. Я – это я. А ты – это ты. И я не обязан им ничем, кроме земного поклона, что дали мне тебя.
– Даже так?
– Ну, смотри! Закончился бы у меня отпуск. И отец – в бегах. Государственный преступник он, так? А я? Неблагонадёжный – отца не сдал. Всё, о карьере можно забыть. Будто я о ней когда грезил! Но Героями Союза не разбрасываются. И поеду я в джунгли Амазонии, прерии Трансильвании, в пустыню Пальмиры или ещё какую жопу, местных учить проходить минные поля с целыми ногами и с кишками – внутри, а не на земле.
– А ты – можешь?
– А то! А ты – так и просидела бы всю жизнь в райотделе, заполняя опермутки по пьяным мордобоям и поножовщинам. Или ещё вариант – подложили бы тебя под диппредставителя какого, нужного твоим начальникам. Ты же такие курсы переквалификации проходила? Ну, а я о чём? Ваш отдел как раз для этого создан. Я знаю только одного полковника в вашем ведомстве с такой фамилией. Герой баек! Бл…
Фу!
– Ну, да… Бабий полковник-сутенёр. Так ваш девичий отдел и называют – бл… лебединое озеро и банно-прачечный отдел.
– Фу! Рот с мылом помою! И не ставилась мне такая задача! Ни разу! Я вообще о таком не слышала, уж наши болтушки бы не удержались!
– Может, пока не ставилась? Ты давно ли в отделе? Так-то! М-да! И не отказалась бы! Комсомольская сознательность, то, сё. Так что – нормально. Я благодарен этим старым волкодавам за тебя. И детей рожать ты будешь не им, а мне. Если захочешь. Не захочешь – перетопчатся.
– Правда? – с надеждой спросила Маша, смотря в глаза Миши.
– Вот те крест!
– Дурак!
– А ты думала, тебя в станок поставим, и поставим план по ежегодному увеличению поголовья и надоев?
– Честно – да, – рассмеялась Маша.
– Так ты дерёвня! «Княжна»! Ты – человек! Не забывай об этом. И имеешь право любому показать голую корму и кукиш. Даже мне. Даже желательно. Корму, я имею в виду, не кукиш. И желательно – сейчас! Такая!.. Я уже соскучился.
– На-ка! – Маша сунула Мише под нос сложенные кукишем пальцы. – Прямо на улице? Или как собаки – в кустиках? Потерпим. Я тебя не на помойке нашла, чтобы дорогое мне так вот марать, в пыли вывалять.
– Ну, вот! Вопрос исчерпан? Полегчало? Плакать не будешь? Хорошо, не накрашенная – сейчас бы размазалось.
– Я не крашусь.
– Ничего, мои бешеные сестрёнки – научат.
– Ты хочешь сказать, я не красивая? Мне надо краситься?
– Не надо краситься. Ты – самая красивая на свете. «Свет мой зеркальце, скажи…» Просто я – пророк и увидел это в будущем. В будущем… А ты мне так и не дала однозначного ответа – «да» или «нет».
– Конечно да! Я буду для тебя кем захочешь! Хоть княжной, хоть половой тряпкой. Хоть клушкой и станком для повышения надоев. Для тебя!
– Вопрос исчерпан! – подвел итог Миша, вставая. Глаза его опять стали жестокими, движения – резкими. – Не забывай об этом, когда будешь сейчас докладываться на ковре начальства.
– Я уволюсь!
– Не обязательно. Я тебе говорил, что я – пророк? Следующим твоим заданием буду опять я. Цель – тоже я. Задача – внедрение в среду. То есть в мою семью. Установление контактов, наблюдение. Работа под прикрытием. Где тут расхождение с нашими с тобой планами?
– Миша, я не понимаю тебя! Я должна буду стучать на тебя?
– Да. Очень часто и очень подробно. Исчерпывающе подробно. Исчерпывающе. Чтобы у них не было желания внедрять другого агента… в мою койку.
– Другого? Агента? Убью! – Маша оскалилась.
Миша холодно усмехнулся:
– Поехали, воительница моя. Прямо в точку – Валькирия! По дороге сказку расскажу.
– Сказку?
– Про Большую Медведицу. Есть такой человек, Палыч. Был он когда-то всесильным, грозным наркомом. И был один необычный, странный человечек, который никак не хотел контроля над собой. Наглец! Через губу не плевал, нёс идеологически вредную ахинею, не признавал руководящей роли партии и не признавал армейской иерархии, всячески демонстрировал свою независимость и исключительность! Генералов бил, от сотрудничества отказывался, всё время норовил голову свою буйную в героическом подвиге сложить… Так, занесло меня. К чему я? А! Наглец и отморозок! Так вот! Ломать наглеца было признано нецелесообразным, расстреливать – совсем глупо, а контролировать его надо, как бы он ни взбрыкивал. Вкусы и пристрастия человечка изучили и решили ему внедрить связь. А он, человечек, возьми и – перевербуй связь! Да ещё и сделал её ВПЖ.
