– Ты с ним не увидишься. Я запрещаю.
– А кто ты такая, чтобы что-то запрещать или разрешать взрослому мужчине? – спросила леди Каринта с веселым презрением. – Он меня хочет. Он меня ждет. И ничто мне не помешает к нему пойти.
– Он и меня хочет! – выпалила Изольда. – Он позвал меня в сад. Тебе туда нельзя!
– Собственную сестру? – изумилась леди Каринта. – Ну и ну! Не думала, что вы настолько странная семейка.
– Она говорила обо мне, – вмешалась Ишрак. – Он просил, чтобы она привела меня к нему.
Леди Каринта подбоченилась и вызывающе посмотрела на девушек.
– Ну, и что нам делать? Я его уступать не собираюсь. И нам нельзя заходить всем троим и предлагать ему выбрать. Это его разбалует – и к тому же я не люблю так рисковать. Я не собираюсь вставать в один ряд с двумя юными красавицами.
– Но вы же любите делать ставки, – напомнила ей Ишрак. – Почему бы нам его не разыграть?
Леди Каринта радостно засмеялась.
– Милочка, а ты, оказывается, не такая уж и скромница! Но у меня нет игральных костей.
– У нас есть нобли, – напомнила ей Ишрак. – Можем кидать монеты.
– Как уместно! – сухо сказала венецианка. – И кто выигрывает?
– Мы все трое будем подбрасывать монеты, пока одна не ляжет не так, как две другие. Эта женщина и выиграет. Она зайдет в сад. Она проведет время с Лукой: что она будет делать, никто никогда не узнает – а мы об этом больше ни разу не упомянем, – предложила Ишрак. – Согласны?
– Я согласна, – прошептала Изольда.
– Аминь! – богохульно бросила леди Каринта. – Почему бы и нет?
Ишрак достала из кармана одолженные им нобли, дав один Изольде, а второй оставив себе. Леди Каринта уже держала в руке свой.
– Удачи! – сказала леди Каринта с улыбкой. – Раз, два, три!
Три золотые монеты взлетели в воздух одновременно, сверкнув в лунном свете, а потом каждая из женщин поймала в падении свою, прижав к тыльной стороне одной руки ладонью второй. Медленно, по очереди они их открыли.
– Корабль, – объявила одна, демонстрируя изображение короля на корабле, отчеканенное с одной стороны.
– Корабль, – сказала вторая, открыв свою монету.
Две женщины повернулись к третьей. Та подняла ладонь и продемонстрировала им сверкающую монету.
– Роза, – сказала она и, не говоря больше ни слова, повернулась к калитке в высокой стене сада, повернула тяжелую ручку замка и бесшумно вошла.
* * *
Лунный свет вдруг померк: широкий желтый лик луны заслонил облако. В саду Лука поднялся на ноги: калитка очень-очень тихо открылась – и под ее аркой появилась фигура в маске. Лука уставился на нее, словно это было видение, вызванное его собственным тихо произнесенным желанием.
– Это ты? – спросил он. – Это и правда ты?
Она молча протянула ему руку. Он молча шагнул к ней.
Лука увлек ее в тени деревьев, закрыв за ними калитку. Нежно обняв ее за талию, он притянул ее к себе. В темноте она подняла навстречу ему лицо – и он поцеловал ее в губы.
Она не протестовала, когда он увел ее под крышу портика – и они сели на скамейку в нише. Она охотно устроилась у него на коленях и, обвив его шею руками, положила голову ему на плечо, вдыхая теплый запах мужского тела. Лука притянул ее ближе, и его сердце забилось быстрее, когда он распустил шнуровку у нее на спине и открыл кожу, нежную, словно персик, прятавшуюся под темным шелком. Она только один раз остановила его – когда он захотел распутать завязки ее маски и снять капюшон: она поймала руку, пытавшуюся открыть ее голову, и прижалась к ней губами… а это заставило его снова начать ее целовать: губы, шею, мягкую ямку над ключицами. И всю ночь он целовал ее, всю ночь любил ее, узнавая все изгибы ее тела, пока рассвет не превратил воду канала в темное олово, а сад – в бледное серебро. Когда начали петь птицы, она встала, закуталась в свой темный плащ, глубже надвинула капюшон, скрывая свои волосы и лицо, которое ему хотелось целовать снова и снова, а потом бесшумно вышла за калитку и растаяла в венецианском рассвете.
* * *
На следующее утро все пятеро встретились за поздним завтраком. Лука вскочил, чтобы выдвинуть стул для Изольды, а та поблагодарила его с легкой улыбкой. Он подал ей теплые булочки, только что принесенные с кухни, и она с тихим «спасибо» взяла у него корзинку для хлеба. Лука был похож на человека, который долго смотрел на солнце: совершенно ослепленного, едва соображающего. Изольда почти не разговаривала.
Фрейзе выразительно посмотрел на Ишрак, молчаливо спрашивая, что происходит, но та безмятежно проигнорировала вопрос и уставилась в тарелку с едва заметной улыбкой, словно втайне чему-то радовалась. Наконец он не выдержал:
– И как вам вчера понравилось в гостях? – жизнерадостно спросил он. – Было весело?
Изольда спокойно ответила:
– Мы поднялись наверх, познакомились с леди Каринтой и взяли у нее в долг немного ноблей, чтобы делать ставки в игре. Думаю, их надо будет ей вернуть. Дамы оказались тщеславными и скучными. Говорили только про наряды и любовников. Брат Пьетро был совершенно прав: в этом городе нет ничего, кроме греха. Мы вернулись домой около десяти, несколько минут погуляли, а потом легли спать.
До этого Лука смотрел в свою тарелку, но когда Изольда заговорила, он вскинул голову и посмотрел на нее так, словно не в состоянии был понять простейших слов. Она на него даже не взглянула. Он отодвинулся от стола, встал и отошел к окну.
– И что мы будем делать сегодня? – поинтересовался Фрейзе.
– Как только Лука с Ишрак закончат разбираться с рукописью и вернут ее алхимику и его дочери, мы должны будем обратиться к властям, – решительно заявил брат Пьетро. – Если бы вы вернули ее сегодня, то и разоблачить их можно было бы сегодня. Я бы предпочел, чтобы это было именно так. Я не хочу, чтобы они снова приходили к нам домой. Они преступники, и, возможно, занимаются темными искусствами. Им не следует к нам приходить. Нас не должны счесть их друзьями.
– И как нам их разоблачить? – спросила Ишрак. – Кому мы должны рассказать?
– Мы их обвиним, – ответил брат Пьетро. – По всему городу и в стенах палаццо дожей устроены каменные ящики для писем с открытыми ртами. Их называют «Бокка ди Леоне», львиной пастью. Венеция – это город льва: он символизирует апостола Марка. Каждый может писать о каждом все и опускать письмо в пасть. Луке достаточно просто назвать эту парочку алхимиками, мы с Фрейзе подпишемся как свидетели – и их арестуют, как только в Совете прочтут письмо.
Изольда заморгала, изумляясь правосудию по-венециански.
– И когда в Совете прочтут обличительное письмо?
– В тот же самый день, – мрачно ответил брат Пьетро. – Ящики постоянно проверяют, а Совет Десяти сразу же читает все письма. Это самый безопасный город во всем христианском мире. Каждый обличает соседа при первом же признаке проступка.
