В отдалении стоял огромный город, горделиво и угловато, на сотне разных уровней, — мозаика раскаленных добела крыш, а вдалеке были видны пирамиды и Нил. Он взглянул на хаос Булака,
[73]
на извивающиеся улочки Города Садов, на обнесенный стенами Вавилон Египетский.
[74]
Каир, каким он был в его детских фантазиях, в мечтах и снах, в надеждах, — не тот задыхающийся от движения лабиринт хайвэев, пестрых неоновых знаков и осыпающихся серых многоквартирных домов, которые разрушили его романтические ожидания во время осложненной дизентерией поездки, которую он совершил в свободный год после учебы. Каир — подобно железнодорожным плакатам в коридоре, подобно улицам Лондона, — лгал. Место, которое ему обещали, не существовало, по крайней мере, при его жизни. Удовольствие бродить по этим широким пыльным дорогам принадлежало его деду и бабке, его разрушили, и последующим поколениям его уже не досталось, теперь существовал только один способ вернуться в те места, которые были обещаны ему в детстве.
Его тело наклонилось вперед, когда он начал опускаться, пролетая через высокие воздушные течения, как ястреб, пикирующий на добычу. Он почувствовал, как к лицу и шее прилила кровь. Город стал различим лучше — в нем не было ни офисных зданий, ни побитых такси, гудящих на улицах, ни клочковатых пластмассовых пальм вокруг площадей в Гизе, ни пульсирующих огнями корабликов с гуляками на Ниле, — только засиженные мухами ослы и верблюды, торговцы на рынке, торговцы в джелабах
[75]
женщины с закрытыми лицами в развевающихся одеждах. Он смотрел на ярко раскрашенную книжку с картинками, которая, наконец, ожила. Минареты песочного цвета больше не ограничивали один лишь Город мертвых,
[76]
они покрывали всю дельту — до самого конца ее южной долины. Древний город приближался и приближался. Он увидел Каир таким, каким его предки викторианской эпохи изображали его в красках: изящные участки света и тени, купцы, которые спорят под ярким солнцем, горбятся в затененных проемах дверей, нагруженные корзинами и рулонами тканей, исчезают на лестницах. Каир, каким он должен был быть, наполненный не усиленными громкоговорителями призывами к молитве и изящными изгибами арабской речи. Он был свободен — в первый раз в этой отравленной токсинами и пустой жизни — свободен лететь через мир, наполненный жарким солнечным светом и бесконечными возможностями… он будет жить бесконечно в этом воплощении, лишенном любых ограничений. Каир 6.1 приближался. Картина расслоилась и надломилась: диск застрял. Он смотрел вниз на неподвижный мокрый поток машин на серой от дождя Тоттпем-Корт-Роуд.
Он увидел, как на него несется пустой грязный мусорный контейнер. Он закричал.
Даттон снял палец с кнопки, и машина вернулась в стартовое положение, скрипнув шестернями. Сиденье опустилось, возвращаясь из наклоненного вперед положения, и, мягко щелкнув, пришло в изначальную позицию. Заключительный фрагмент программы заело, и внешняя стена вновь закрылась. Даттон вынул поврежденный диск, снова зажегся свет.
— Оборудование — просто говно, — сказал Даттон Карен, кидая диск в мусорную корзину — Его последние минуты могли бы быть более приятными. Хорошо хоть не попросит вернуть деньги.
— Там на Дороге Смерти в Миссури, в каком-то проклятом месте типа этого — случай с психом, — сказал Гарри, водитель. Ему приходилось перекрикивать шум машин, несшихся мимо в одном направлении. — Они дают человеку наркотик, который на несколько часов делает его нормальным, и тогда они могут его казнить, мать твою. Представляешь себе? Помоги нам.
Он захлопнул крышку контейнера и потянул железную защелку болтающейся цепи, но она никак не застегивалась на ручках контейнера.
— Подожди, — подошедший помощник стукнул по крышке ботинком. Замок защелкнулся с тугим звуком. Он махнул водителю и стал смотреть, как натягиваются провисавшие цепи. Они подтянули контейнер и медленно подняли его на грузовик, а стоявшая сзади машина ждала своей очереди, чтобы вернуть пустой контейнер на место.
— Было бы, мать твою, намного проще, если б мы не тратили на каждого но отдельному контейнеру, — сказал Гарри, кашляя сквозь сигарету.
— Санитарные правила, — объяснил помощник. — В Хэкни один промахнулся мимо контейнера, мать твою. Рассыпалось все к чертям по Олд-стрит, прямо в час пик. Кишки по всей улице. Какая-то старушка обнаружила его челюсть в сумке с продуктами.
— А чего еще можно ожидать, когда ублюдочный городской совет контролирует «СПП»? — Вообще-то, жаловаться ему не приходилось: «Стратегия Персонального Подхода» была организацией, распределявшей мощные денежные потоки между лондонскими районами. Они говорили о том, чтобы перейти на круглосуточную работу семь дней в неделю, что повышало оплату его сверхурочных. Он обернулся на скандирующих демонстрантов. — «Выбирай жизнь», как же! вы, ребята, можете отвалить сразу, — Гарри отбросил мокрую сигарету. — Можно подумать, такая жизнь лучше, чем возможность быть сброшенным в контейнер, мать твою.
— Они вечно парят в мечтах, — сказал помощник. — Поэтому это так дорого и стоит. Он сейчас там, где хочет быть. В конце концов, единственное, что важно, — уйти из этого мира в состоянии восторженной эйфории.
— Не будь бабой, — Гарри поднял лицо, глядя на низкие облака и на падающий дождь. Он закрыл глаза и попытался отрешиться от какофонии грязных звуков и почувствовать холодной серой кожей только ветер и воду. На какое-то мгновение он попытался сделать вид, что находится где-то далеко отсюда, но так как он никогда не был нигде, кроме Лондона, он смог вспомнить только рекламный щит с тропическим пляжем на Тоттнем-Корт-Роуд. Пожав плечами, он сдался и отправился на свалку.
