От деревни осталась одна улица – она тянулась с запада на восток километра на полтора. Мы тащились по разбитой дороге мимо дощатых заборов, мимо гор песка, столбов электропередач, установленных еще в середине прошлого века. Странные бревенчатые строения без окон, несколько на удивление опрятных изб, заделанных сайдингом.
Над крыльцом приземистой избы выделялась красная табличка – очевидно, оплот власти. Пара строений барачного типа – во дворе мальцы в коротких штанишках гоняли мяч, а над крыльцом одного из бараков значилось: «Средняя школа № 11 Тагаринского РОНО».
Ближе к середине деревни стали появляться люди. Мужик в тельняшке у распахнутых гаражных ворот ремонтировал мотоцикл. Я приветливо кивнул. Мужик задумался и тоже кивнул, изобразив сухую улыбку. Две женщины в платочках сидели на завалинке, лузгали семечки и провожали глазами диковинный «Террано».
«Какая классика, мама дорогая…» – бормотала Варвара. У девушки разболелась голова, она терла лоб ладошкой, морщилась. Окно пришлось открыть – становилось душно. Воздух что-то насыщало: к запахам навоза, сена, ко всему, на что богата русская деревня, примешивалось что-то еще – густое, навязчивое. Это не могла быть повышенная влажность, и все же что-то напрягало, создавало дискомфорт. Возможно, это и была та самая аура, о которой говорила пропавшая Зелинская. Чем глубже мы вторгались в деревню, тем ощутимее делался дискомфорт. Лицо блестело от пота. Варвара покосилась на меня с подозрением.
– Что с тобой, Никита?
– Гипертрихоз, – отшутился я. – Ничего страшного.
– Ты уверен? – Она сглотнула.
– Гипергидроз, – поправился я. Оговорился, не стоит путать повышенное потоотделение с повышенной волосатостью. Потел я часто и обильно, по любому случаю. Жару переносил легко, но испарина при этом хлестала, как из ведра. «Ничего страшного, молодой человек, – однажды, много лет назад, прокомментировал эту особенность пожилой военный медик, – нет худа без добра, как говорится. Люди мучаются, не знают, как вывести из организма токсины, шлаки, всякую гадость, а у вас все само выходит – вместе с потом, с чем вас, собственно, и поздравляю».
Сегодня я снова был в своей тарелке – майка прилипла к спине, щипало глаза. Мы проехали почту, фельдшерский пункт, на крыльце которого курил человек в очках и расстегнутом халате – явно представитель местной интеллигенции. Варвара ткнула меня в плечо, выразительно кивнув направо. Мы проезжали мимо опрятной избушки, окруженной низенькой оградой. Во дворе зеленели качели, песочница, что-то вроде крохотной лианы. «Детский ад» – значилось большими буквами на фасаде. Я не поверил, перечитал. Потом дошло, что потеряли букву. Но желание перекреститься не пропало.
– Бедные дети, – вздохнула Варвара. – Надеюсь, их в этой деревне осталось немного…
Предположение прозвучало зловеще. Я зашарил по карманам, чертыхнулся, обнаружив, что зажигалка не работает. И сигарет осталось с гулькин нос. Я подался к обочине, обнаружив в непосредственной близости надпись «Магазин», а перед фасадом сельпо – обширный, никем не занятый пустырь. Пришлось объехать пару коровьих лепешек, чтобы встать у входа. С крыльца сельпо, помахивая тряпичной сумкой, скатился подросток с синяками на коленках, уставился на «Террано» и засеменил дальше, выворачивая шею. Похоже, местные жители в здешней атмосфере не находили ничего необычного.
– Предлагаешь окунуться во все это? – зябко повела плечами Варвара.
– А зачем мы сюда приехали? – удивился я. – Не выходить из машины? Можешь остаться, я один схожу, а ты держи оборону.
– Нет уж, я с тобой. – Она торопливо откинула солнцезащитный щиток, посмотрела на себя в зеркало, заморгала – мол, что это. На мой примитивный мужской взгляд, с ней все было нормально, особенно учитывая характер местности.
На всякий случай в магазин я вошел первым, Варвара просочилась следом. Торговое пространство не отличалось кубатурой и дизайном. Полупустые полки – как в старые добрые советские времена, хлеб, какие-то банки, газировка, водка. Под витриной – скромный ассортимент сыров и «жидко-картонных» колбасных изделий, изготовленных с полным набором нарушений ГОСТов и ТУ. За прилавком царила маленькая полная женщина – неряшливая, некрасивая, с собранными в пучок черными волосами. Типичная представительница вымирающей народности селькупов – густые брови, азиатский разрез глаз. Их еще называют остяками-самоедами. Насколько помню, представителей этой нации в Сибири осталось не больше пяти тысяч – и вряд ли у них имелся шанс на возрождение. У витрины стояла старушка-покупательница, отсчитывала медяки. Продавщица сгрузила ей в сумку пакет кефира, что-то кондитерское, батон хлеба, похожий на кирпич, отмахнулась, когда старушка обнаружила, что не хватает нескольких рублей, и пришла в ужас.
– Ладно, идите баба Нюра, потом занесете или Генку пришлете.
– Ой, спасибо, Айна, дорогая, ой, спасибо, выручила… – рассыпалась в любезностях старушка. Схватила сумку и побрела на выход, чуть не волоча ее по земле. Нас она, по-моему, не заметила, хотя постаралась отдавить Варваре ногу. Впрочем, продавщица с внешностью (и фигурой) коренной сибирячки и прибалтийским именем куриной слепотой не отличалась. Она исподлобья с интересом посмотрела на меня, потом на Варвару, потом опять на меня – но уже без интереса, а скорее, с раздражением. Мне было очень жаль, что у нее нет шансов.
– Здравствуйте, Айна, – сказал я. – Вы прекрасно выглядите. Сегодня погожий денек, верно? Мы с подругой приехали из города Красноярска, чтобы недолго пожить в вашей уютной деревне, провести, так сказать, свой отпуск, вдали от шума и суеты. У вас так хорошо. Не подскажете, у кого мы можем снять жилье?
В моей прочувствованной тираде все было ложью, кроме последнего вопроса. Продавщица Айна выглядела отвратительно. День был ужасный. От атмосферы в деревне бросало в дрожь. Мы с «подругой» никогда не были в Красноярске, а свой отпуск (если таковой все же выдастся) я рассчитывал провести в худшем случае в Турции, в лучшем – где-нибудь в окрестностях Барселоны, и никак не ближе.
Продавщица разглядывала нас с подозрением, как агентов иностранной державы, засланных на секретный оборонный объект.
– Покупать что-нибудь будете? – процедила она.
Ну, и ради чего я распинался?
– Сигареты, пожалуйста, – вздохнул я, – и зажигалку…
«Презервативы не надо», – хотел добавить, но прикусил язык.
– Сигареты только «Максим», – сообщила работница сельпо, задрав нос. – Зажигалки только китайские… могут не загораться.
– Всех по пять, – сказал я. – Сигареты-то курятся?
– Сигареты курятся, – кивнула Айна, выкапывая товар из-под прилавка. – Это очень хорошие сигареты. Что-нибудь еще?
– А что вы можете предложить?
– Вот икра кабачковая. – Она устремила нахмуренный взор на верхнюю полку, где стояла очередная «классика» – литровые банки с озвученным продуктом, явно перестоявшим свой срок реализации. – Очень вкусная икра. Вам сколько?
