— Видеотехника зафиксировала по крайней мере десять человек с пистолетами и самострелами, дерущихся друг с другом, и ни один из них не был полицейским. Да ты сам был в контакте с этими людьми, ну и что? Ну и что, я тебя спрашиваю?
Харгрив побагровел, в основном от усилия, с каким он заставлял себя говорить softo voce
[6]
в глухом больничном коридоре.
Баттерворт сидел, выпрямившись и морщась при каждом движении. Плечо у него было сине-черным под повязкой.
— Один из них, сэр, назвал имя. Необычное имя.
— Какое? — подскочил к нему Харгрив и наклонился к самому его лицу.
— Я забыл.
— Ну что ж, ты сразу его вспомнишь, как только окажешься на том же месте.
Харгрив схватил его за поврежденную руку и, несмотря на протесты, поставил на нога.
— Доктор проявляет снимок. Разве нам не надо подождать результатов рентгена?
— Я все знаю и без рентгена. — Харгрив злобно ткнул Баттерворта указательным пальцем под ребра. — Там все в порядке.
— Я неважно себя чувствую.
— Конечно, неважно. Ты ведь опозорился. И тебе стыдно, потому что ты похож на маленькую дурочку, которая сплоховала в борделе. Все понятно. Твой начальник упал по твоей вине. Но я дам тебе еще один шанс, чтобы ты мог поправить свои дела.
У Баттерворта сердце убежало в пятки.
— Сегодня у меня каждый человек на счету, и мне некого тебе дать в пару, так что придется тебе поработать одному. Меньше риска, что ты кого-нибудь убьешь.
— Нет, сэр, я не могу идти туда один. Если они меня увидят, мне конец!
— Тогда я сообщу твоему отцу, что ты погиб при исполнении долга, — издевательски проговорил Харгрив. — Вполне возможно, что тебя даже наградят посмертно.
Полицейский фургон со скрежетом одолевал один поворот за другим, пролетая по улицам Лондона. Баттерворт был уверен, что Харгрив сошел с ума, и покрывался холодным потом при одной мысли о возвращении на крыши над Пиккадилли. Медленно тянущееся время, нераскрытые преступления, бессонные ночи не прошли для него бесследно. Баттерворт смотрел на витрины магазинов через окно машины и думал о том, что видит их в последний раз.
— Если мы сегодня ничего не сделаем, на нашей совести будет Бог знает сколько жизней. Кроме того, я вовсе не хочу, чтобы из полицейских опять делали дураков, — говорил Харгрив, въезжая на тротуар и едва не сбивая фонарь Белиши. — Не забудь о радио, если попадешь в затруднительное положение. Я буду поблизости. И не вздумай сам никого задерживать, ясно? — Машина завернула на Тотгенхэм-Корт-роуд и подъехала к обочине. Харгрив стукнул по тормозам, и Баттерворт оказался на переднем сиденье. — Мы на службе у правительства Ее Величества и призваны охранять и защищать, — сквозь стиснутые зубы прошипел Харгрив. — Именно это ты и должен делать.
Когда констебль вновь сел прямо и убедился, что руки-ноги у него на месте, Харгрив открыл дверь и показал на крышу великана Сентрпойнта. Перед носом у них были уродливые фонтаны, из которых еле текла вода. — Их здесь засекли. Наверху. Но у меня больше нет людей, так что давай действуй.
Баттерворт запрокинул голову, но падающий снег помешал ему разглядеть верхние этажи.
— Сторож тебя ждет. Постарайся остаться в живых. Тогда мне не придется объясняться с твоим отцом.
С этими словами Харгрив захлопнул дверь машины и рванул вперед, несколько секунд пробуксовав на скользком снегу.
Помянув и Господа и черта, Баттерворт укутался потеплее и потопал по лестнице. “Ему плевать, целы ли у меня ноги, главное — закончить дело сегодня, — думал он. — Его ничего не интересует, кроме собственной репутации. Сам-то он не рискнул пойти”. Баттерворт взглянул на часы. Десять минут четвертого. Воскресенье. А если у этих воздушных маньяков в самом деле сверхъестественная сила? Что тогда? Нет, главное — не попасться им в руки.
Когда Баттерворт кивнул головой сторожу и тот пустил его в сумеречный холл, он уже мог думать только о полыхающем камине, жгучем бренди и пуховом одеяле. В лифте его мысли обратились на страстных южных женщин с загорелыми ногами и томными улыбками. Ступив же на заснеженную крышу самого высокого здания в Уэст-Энде, он представил себе, как его сбросят вниз в фонтан, до которого не меньше миллиона этажей с хвостиком.
Глава 46
Забытье
То, что теперь она не одна, она поняла сразу.
С каждым рассветом она начинала ждать смерти, и каждый день приносил ей еще одну отсрочку. Скрученные руки и ноги больше не досаждали ей нестерпимой болью. От голода и жажды она спасалась в дремотных снах. Тем не менее она замечала все, что происходило вокруг нее. Пленников стало много. Одни плакали, другие молча поникали головами, смирясь с судьбой.
Каждый вечер он приходил, и его шаги отзывались звоном в металлических конструкциях над ее головой. Он молча смотрел ей в глаза, ища в них проблеск жизни, легко касался рукой ее щеки и шел дальше к другому скрюченному человеку, над которым жужжали неоновые буквы.
По ночам пронзительный желтый свет доходил до самого темного уголка крыши. Проснувшиеся птицы, поднимавшие крыльями тучи грязи, садились на нее, чтобы добыть пару ниток из кофты или юбки, а потом возвращались обратно в слуховое окно. В темный час наверх принесли чернокожую девушку, чье заплаканное лицо ей приходилось видеть раньше, в другой жизни. Она попробовала заставить свой мозг работать, чтобы он вспомнил девушку и осознал важность ее появления на этом продуваемом ветром месте смерти.
— Сара!
На долю секунды ей удалось напрячь все свои силы, и вот она уже заглядывает в смеющееся лицо вест-индской смотрительницы в доме, где живет ее мать.
— Сара, проснись!
Тотчас к ней вернулась память. Мольбы, похищение, злость и горечь предательства, а теперь еще и жертвоприношение на телебашне. Девушка опять позвала ее. Ну почему она не дает ей спать? А вест-индская хлопотунья, привязанная всего в десяти футах от нее, настойчиво говорила:
— Сара, послушай. Скоро рассвет. Они нас убьют. Ты слышишь меня? Нам надо бежать отсюда!
Глупая девчонка! Неужели она не знает? От Чаймза нельзя убежать. Ведь он не человек. Постепенно ей удалось спрятаться за снеговой завесой от странного голоса и вернуться к своим снам.
Глава 47
На башню
— Сколько их?
— С этой стороны видны шестеро, нет, семеро. Я не уверен. В такую погоду плохо видно. — Залиан отдал инфракрасный бинокль Ли. — Они между буквами. Видны только руки и ноги. Неплохо сработано.
— Если они все время там, то, наверное, здорово мучаются от холода. — Ли настроил бинокль. — Трудно будет увести их оттуда и где-нибудь спрятать.
Вдалеке сверкали желтые буквы: “ТЕЛЕБАШНЯ”, пробиваясь сквозь густой снег.
