Капрал даже отступил на шаг:
— Нашла идиота! Чтобы откусила? Не дождешься.
— Ох, я бы откусила, сволочь ты империалистическая… — сказала она со злой мечтательностью, таким тоном, что у Мазура по спине пробежал неприятный холодок, и он начал понимать, что все, очень похоже, обстоит совсем не так, как ему поначалу представилось.
— Ну, вот что, вы обе, — сказал лейтенант. — Ругань разводить не стоит. Давайте по-деловому. Или вы запоете, как птичка ласковая, или приступим к работе. Сначала и в самом деле трахнем, не пропадать же добру, потом поработаем плетками, а там возьмемся за что-нибудь посерьезнее. Куда Рамадос намерен отвести отряд? Зачем он вас сюда послал? Что он там замышляет? И наконец, кто ваш здешний связной? Ну? Услышу я что-нибудь толковое?
— Услышишь, — сказала негритянка, повернув к нему голову, насколько возможно. — Когда революционный народ возьмет власть и вам всем будут отрезать яйца на площади, ты много толкового услышишь…
Мазур видел, что лейтенант вскипел, но удержал себя в руках, процедил почти спокойно:
— Ну что же, будем считать, что дипломатические переговоры не состоялись. Фиделита, я у тебя буду сто первый или сто второй? А то и сто тридцатый? Статистика — моя слабость…
Она ненавидяще выдохнула:
— Ты для меня — птичка, капнувшая на голову!
Знаешь, сдается мне, все обстоит не так унизительно для меня и вовсе не дает тебе какого-то духовного превосходства, — спокойно, ответил, лейтенант. — Если я и птичка, то уж никак не ласковая и не джиката. Скорее уж что-то вроде ястреба. Тут нет особой похвальбы, а? С тобой печальнее. Была гордая революционерка, а теперь — обычная шлюха, которая сейчас отведает жандармского штыря в обе дырки. Я неправильно обрисовал ситуацию?
— Сдохнешь, болонка при буржуазии…
— Возможно, — задумчиво сказал лейтенант. — Но когда-то это еще будет… А ты уже сейчас стоишь раком в ожидании полной обработки, и в любом случае больше тебе по джунглям с автоматом героически не бегать…
Она ответила потоком столь смачной и разнообразной американской матерщины, что Мазур не без восхищения покрутил головой. Капрал тем временем, не вступая в теоретические дискуссии, занялся сугубой практикой: разорвал платье на негритянке сверху донизу, стряхнул обрывки на пол, ловко двинул ей кулаком в печень, когда попыталась брыкаться, и неторопливо оглаживал бедра. Мазур взглянул на часы: прошло шестнадцать минут. Ну что ж, рановато для каких-то итогов, учитывая, что телефонная связь здесь и в самом деле немногим удалилась от каменного века…
— Знаешь, что мне решительно непонятно, Фиделита? — продолжал лейтенант, неторопливо разрывая на ней футболку и вытягивая из-под лежащей бренные остатки. — Как это ты ухитрилась сохранить аппетитный вид. Полтора года болтаешься по джунглям и болотам, трахаешься под кустом с каждым товарищем по борьбе, который поманит пальцем — а вот поди ж ты, трахнуть приятно. То же и с товарищем Энгельсиной, которой сейчас засадит от души наш проказник Сантуш. Никогда я не мог понять женщин… Ну ладно, поговорили душевно… Расставляй ножки. Не хочешь? Ладно, я и так справлюсь…
Поневоле слушая женские стоны и оханье — не зажимать же уши, к чему тут чистоплюйство? — Мазур думал о своем, и мысли получались безрадостные. Поскольку крутились вокруг главной для него на нынешний момент — и не оставлявшей шансов на жизнь — угрозы. О двух чеках на сумму, способную ввести в нешуточный соблазн и кого-нибудь гораздо повыше чином капитана.
Его адмиральское удостоверение видел только тот капрал на дороге, а все остальное — только капрал и Жоан. Даже если капрал из дорожного патруля рассказал о невиданной прежде роскошной ксиве своим солдатикам — получается пять. Пять ненужных свидетелей — мелюзга, нижние чины, пешки. Когда на одной чаше весов лежат триста тысяч долларов, а на другой — жизнь пяти таких вот пешек, человек решительный гуманизмом маяться не будет. Не углубляясь мыслью в очень уж хитрые комбинации, Мазур с ходу, можно сказать, на коленке придумал два варианта развязки — как сделать так, чтобы никакого адмирала здесь и не было вовсе, а эти пятеро, скажем, стали жертвами налета партизан. Никто и не удивится. И не такое прокатывало, и в более цивилизованных местах, не обязательно в Африке, случались истории и почище.
Не то что навьюченные ценностями одинокие путники — целые грузовики, случалось, растворялись в воздухе, как привидения при первом петушином крике.
Время тащилось, как обкурившаяся улитка. Стрелки часов словно липли к циферблату. В камере напротив уже покончили с эротическими забавами, там слышались звучные удары плетей по голому телу, непроизвольные стоны и вскрики. Мазур слушал эти звуки без малейшей жалости или сочувствия, эти девки олицетворяли публику, которую он с определенного времени люто ненавидел — когда еще в первые командировки обнаружил вопиющее несовпадение между штампами пропаганды и реальностью, понял, что сплошь и рядом всевозможные революционные повстанцы, борцы за народное счастье и прочие печальники угнетенных — сволочь последняя. Грустно чуточку, но прошли времена людей, которых можно было уважать, которых следовало уважать — Фидель, Че, тот же Мозес Мванги. Пришли совсем другие люди, заслуживавшие не уважения, а пули. Ему самому пришлось однажды пристукнуть девицу наподобие тех, которых сейчас охаживали плетьми в соседней камере — и он никогда не маялся по этому поводу угрызениями совести и полученного за эту стерву ордена ничуть не стыдился и в дальний угол не прятал, держал вместе с остальными наградами…
Крепкие все-таки стервы, подумал он с толикой профессионального уважения. Уже минут десять их там обрабатывают на совесть, но ни одна пока что не выразила желания сотрудничать со следствием. Ну, с фанатичками так сплошь и рядом, они…
Он насторожился, вскинул голову — по бетонному полу стучали быстрые шаги, человек едва не бежал. Прошло пятьдесят восемь минут… Вспыхнула нешуточная надежда.
Капрал быстрым шагом подошел к его камере, щелкнул ключом, распахнул дверь настежь и, посторонившись, вытянулся в струнку, бросил ладонь к берету, чуть ли не проорал, пуча глаза от усердия:
— Господин адмирал, вас просит господин капитан!
Ну, тут уж нечего было и гадать об исходе дела, все ясно…
Как частенько бывает в подобных случаях, Мазур ощутил не радость, а тягостную усталость, словно долго тащил тяжеленный мешок и наконец сбросил его с плеч.
Медленно встал, брезгливо отряхнувшись.
Глава IV. Скучные провинциальные будни
Капрал остался в приемной (по дороге на второй этаж он вновь откровенно умоляющим тоном напоминал, что не сделал господину адмиралу ничего плохого — и Мазур заверил, что уже и думать о нем забыл).
Капитан встретил Мазура, стоя навытяжку посреди кабинета.
Честь отдал так, словно они были на президентском смотре:
— Господин адмирал, все недоразумения сняты! Его превосходительство подтвердил вашу личность и приказал оказывать любое потребное содействие! Можете мною всецело располагать…
