Налив себе стакан, Мазур стал задумчиво рассматривать самую непонятную деталь интерьера: в углу стояли три больших лампы на высоких треножниках, этакие черные бочонки, скорее напоминавшие прожектора, у каждой — по две железные шторки по бокам.
Как Мазур ни ломал голову, не мог догадаться, для чего такие светильники нужны в борделе. Вот тут его профессиональный опыт ничего не мог подсказать — ни в том заведении, которое он осчастливил своей недолгой службой, ни в тех, где приходилось бывать уже в качестве клиента, ничего подобного в жизни не видел. Какие-то смутные ассоциации всплывали, но в слова сформулировать их никак не удавалось.
Исключительно ради любопытства он засек время, когда сутенер улетучился, как бесплотный дух. Деликатный стук в дверь раздался через двенадцать минут — стахановцы бордельного фронта, ага. Он направился к двери, отгоняя мысль, что сейчас вломятся, тыча в рожу стволами, хмурые типы в немалом количестве — но все же теоретически допускал и такой оборот событий. И прекрасно понимал: при таком обороте угодит, как кур в ощип. Если их будет несколько, не отстреляешься, а под окном наверняка поставят людей…
Хотя… Кто сказал, что отмахаться не удастся? Автомат-то он оставил в машине, а вот оставлять гранаты жаба задавила: много места в его поместительных карманах они не занимают, а пользу могут принести нешуточную. Одну — в тех, кто в коридоре, вторую — на головы тем, кто под окном, и будет серьезный шанс оторваться. Придется, конечно, уходить в импровизацию, ховаться наугад в незнакомом ночном городишке, но это, в итоге, пустяки по сравнению с обретением свободы…
Так что, шагая к двери, он быстренько и привычно сжал двумя пальцами усики так, что чеку было выдернуть легче легкого, просунул в нее большой палец, которому там было вполне свободно — конструкторы постарались, решпект им за это, вив ля Бельжик…
Исправно тикавшая, как швейцарский хронометр, мания подозрительности на сей раз подвела. Вместо хмурых неприятелей в коридоре обнаружилась красивая девица с волосами до плеч, в открытом и коротеньком синем платье в белые крупные пятна (чуточку неправильной формы, не классический горошек, но все равно красиво).
Улыбаясь прямо-таки лучезарно, она осведомилась:
— Сеньор Джон Смит?
— Он самый, — сказал Мазур.
Она крутанулась волчком так, что взлетели волосы, взметнулся расклешенный подол куцего платьица, явив черные трусики:
— Заказ устраивает?
— Как нельзя лучше, — сказал Мазур.
— Ну тогда — привет!
И она танцевальной походочкой направилась мимо Мазура в номер. И по пути, ч-черт, задела крутым бедром кобуру так, что не могла этого не почувствовать. Ну ладно, все равно увидит рано или поздно, пушкой здесь никого не удивишь, а легенда имеется…
Все еще держа руку в кармане и убедившись, что в коридоре пусто и тихо (только с первого этажа доносится музыка, пляски там определенно продолжаются), Мазур так же, одним пальцем разогнул усики и прошел в номер. Присел на кровать, потому что больше было некуда — в кресле уже непринужденно разместилась гостья, закинув ногу на ногу. Окинула его свойственным девицам ее профессии пытливым взглядом — пыталась с ходу прокачать, насколько удастся, что за клиент достался на сей раз и чего от него ждать.
Мазур тоже разглядывал ее откровенно. Несомненно, ньерале (у фусу и макиземи гораздо более темная кожа, волосы не с кудрявинкой, а классические курчавые, как шерсть ягненка), носик прямой, без следа приплюснутости, губы ближе к европейскому рисунку. Ньерале — на третьем месте среди трех основных племен страны по численности, влиянию, богатству — но самое гордое и задирает нос перед всеми прочими. Поскольку именно из ньерале происходил знаменитый король Бачака, африканский Наполеон и Бисмарк в одном лице. Без дураков: вождь мелкого племени лет за пятнадцать сколотил из окружающих земель и племен впечатляющую даже сегодня империю, еще лет десять после того выигрывал все войны и присоединял новые земли, как-то под настроение в битве при Гулавайе расколошматив и англичан, едва отдышавшихся после восстания сипаев. Вот только жил он, как Бисмарк, а кончил даже похуже Наполеона — зарезали в им же возведенном Королевском Краале. Резали фусу (что ньерале им тычут в нос при каждом удобном случае), но рулили заговором два родных брата Бачаки, чистокровные ньерале (о чем ньерале предпочитают не вспоминать, потому что получилось как-то неудобно). В общем, знатоки справедливо считают, что на европейский взгляд самые красивые девушки в Ньянгатале — ньерале. И Мазур с ними совершенно согласен еще со времен прошлой командировки двадцатилетней давности.
Девушка улыбнулась с профессионально отработанной лучезарностью:
— Значит, с разговорами?
— Гвоне, мачалабо, — сказал Мазур (что на ее родном языке означало «Да, красотка»).
Она подняла красиво подведенные брови:
— Одано, пачан? Го сухаби такадато ва киритабу?
Мазур не понял ни словечка. Все его познания в языке ньерале исчерпывались парой-тройкой фраз вроде произнесенной. А еще два десятка, в свое время зазубренные как следует, для разговора с такой гостьей решительно не годились. Не станешь же ей говорить «Руки вверх, бросай оружие!». Или «Где ваш лагерь, тварь такая? Будешь молчать, яйца отрежу!».
— Это я так, решил выпендриться, — сказал он, улыбаясь. — Знаю пару фраз, и все.
— Понятно. Значит, с разговорами?
— А тебе не нравится?
— Желание клиента — закон, — пожала она красивыми круглыми плечами. — А вообще, между нами, не особенно и приятно, когда тебя с порога хватают и заваливают без единого словечка. Так что можно и поболтать… Слушай, ты щедрый?
— В разумных пределах, — сказал Мазур.
— Тогда закажи сосуд и что-нибудь закусить? Что за разговор без стаканчика? — она не глядя привычно взяла со столика меню в коричневой папочке и подала ему. — Вон там, возле выключателя, синяя кнопка, видишь? Официант мигом прискачет. Алкоголь тут не паленый, не стали бы господа с шахты паленкой давиться…
— Верю, — проворчал Мазур, читая меню и высматривая нечто среднее, не самое дешевое и не самое дорогое. — а то, голову даю на отсечение, «стейк из жирафа в соусе момелеле» — уж точно паленка.
Знаю я эти фокусы. Берется говядина, вымачивается в настое из корней и листьев мамбату, после чего становится по вкусу совсем и не похожей на говядину. Но любители экзотики тащатся…
— Молоток! — сказала она одобрительно. — Сразу видно, не новичок у нас.
— Тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— Понятно, — сказал Мазур, решив, что никаких военных тайн он сейчас не выдает, коли уж действует под родной фамилией, как и в прошлый раз. — Когда я тут первый раз побывал, тебя, мачалабо, еще и на свете не было…
— Ух ты! Может, ты и Курумату-Леопарда видел?
— Много чего я видел… — проворчал Мазур.
