— Не надо… — почти прошептала она. По щекам поползли слезы. — Не надо, пожалуйста… Ничего не надо…
— Ага, — сказал Мазур. — И за борт не хочешь, и даже помучиться не хочешь? (Она отчаянно закивала.) Ухмыльнулся: — Детка, ты слишком много хочешь от жизни, в твоем положении и в такой ситуации остаться целой и невредимой, даже по очаровательной морде не получить — чересчур уж завышенные требования к жизни…
— Только не убивайте, пожалуйста! — отчаянно выкрикнула она. — Не делайте со мной ничего! Я ни при чем! Я тут совершенно ни при чем! Не трогайте, я что угодно сделаю, что хотите…
— Что и дашь прямо здесь? — ухмыльнулся Мазур.
— Что угодно… Только ничего мне не делайте…
Проверки ради Мазур сказал, буравя ее недоброжелательным взглядом, вполне искренним:
— Ну, тогда снимай джинсы.
Она обеими руками схватилась за пряжку пояса, завозилась с ней, никак не могла расстегнуть, хотя пряжка была простейшего устройства — шпенек да дырка. Мазур холодно наблюдал, как она возится.
Конечно же, трахать ее он не собирался — нашлось сокровище! — а вот сломать ее психологически следовало качественно и в темпе, опустить ниже плинтуса. Легче будет допрашивать.
— Ладно, — бросил он. — Хватит возиться. Меня ничуть не интересует твоя взмокшая от страха…
И добавил похабное словечко на французском, соответствовавшее русскому из пяти букв. Французского он не знал — ну, сотню слов, десяток фраз — но, как многие люди его профессии — или скажем, моряки — затейливо материться умел на доброй дюжине языков, в том числе и на тех, на которых, зайди речь о чем-то культурном, не смог бы связать и двух слов. Иногда это добавляло убедительности его очередной личине, а иногда изучалось просто для души: разве не гламурно послать очень далеко на испанском или смачно охарактеризовать оппонента на фламандском? Сплошной гламур, как бы эстеты ни морщились…
Она убрала руки от пряжки, стояла в углу, понемногу похныкивая, таращась на него, как птичка на гипнотизирующую ее змею. Мазур смотрел на нее без всякой жалости. Все это могло оказаться не более чем искусной игрой. Судьба его трижды сводила с законченными стервами, долго и успешно притворявшимися безобидными зайками.
В конце концов одна зайка заманила его в ловушку (хорошо еще, не самую опасную на свете, так, на троечку); — вторая успешно добилась своего, обведя его вокруг пальца (не только его, но и пару-тройку даже гораздо более битых волков, что делало поражение менее унизительным), третья и вовсе добросовестно пыталась прикончить (и приложила все силы, чтобы это у нее получилось). Была еще стерва, десять лет назад на теплоходе «Достоевский», в родном Отечестве прикинувшаяся безобидной горничной, а потом шарахнувшая в него из пистолета так, что едва не угробила. Была и Анка, совсем недавно. Правда, та, с теплохода, играла недолго, секунды, а Анка не играла вообще, но все равно: трижды его всерьез пытались убить очаровательные создания женского пола. На их фоне вовсе уж милой куколкой выглядела та паршивка через океан отсюда — она всего-навсего лепила из себя пленницу пиратов, случайную жертву, а оказалась сообщницей контрабандиста наркотиков. Одним словом, нужно было признать, что глубоко прав Вильям наш Шекспир, назвавший женщин порожденьем крокодилов — и смотреть на это жалкое хнычущее существо без всякой жалости, пока с ним не стало окончательно все ясно…
— Выйди на середину, — приказал он резко. — Встань спиной ко мне. Руки за голову. Ну? Или хочешь, чтобы я тебе сделал бяку? Ничего страшного, пару пальчиков тебе сломаю, а они в таких случаях хрустят так противно… Ну, и больно, конечно. Кому сказал?
Она подчинилась, шажками-шажками выбралась на середину корзины и повернулась спиной, положив руки на голову. Футболка у нее в обтяжечку — но Мазур все равно, бесцеремонно ее задрав, прошелся большими пальцами по изнанке джинсов вокруг талии, прикрикнув:
— Стой спокойно, никаких сексуальных поползновений!
Просто-напросто нужно было убедиться, что за поясом у нее все же нет пушки. Есть модели пистолетов, особо плоские, чтобы были под одеждой как можно более незаметны. Но не в нашем случае. Нет у нее ствола за поясом. Опустившись на корточки, Мазур очень тщательно ощупал ее ноги от колен до ступней. Кобура на щиколотке с небольшим пистолетом или револьвером — не придумка авторов кинобоевиков, а широко распространенная среди народа определенных ремесел практика. Он и сам не раз такую таскал — последний раз каких-то пару недель назад, во время дружественного визита к заграничным соседям, в Джалу.
Не казалось кобуры. И ножичка в ножнах тоже. Совершенно нет оружия — что ни о чем еще не говорит, у сучки-красотки Мэй Лань, всерьез пытавшейся его ухайдакать, тоже не было тогда при себе никакого оружия — зато рукопашкой владела великолепно…
Допрос подождет. Устроить скрупулезный обыск — гораздо интереснее. Благо на столь небольшом пространстве он много трудов и времени не отнимет. Тут все напоказ, как в женской бане, физически невозможно устроить тайник, попросту негде…
— Встань в углу на колени, — распорядился он жестко. — Спиной ко мне. Руки держи за спиной.
— И вы выстрелите мне в затылок…
— Тьфу ты! — сплюнул Мазур. — Ну к чему мне такие сложности? Когда проще взять тебя за шиворот и вышвырнуть за борт? — видя, что она по-прежнему трясется от страха (либо искусно играет страх), — сказал: — Ну ладно. Стой лицом ко мне. Но руки — за спиной.
Когда она приняла нужную позу, державе краешком глаза, подошел к противоположному борту и несколько секунд, раздумывал, с чего начать? Решив по старой методике двигаться по часовой стрелке, начал с длинного ящика. Покойник, похоже, любил путешествовать с максимальным комфортом. Четыре бутыли с питьевой водой, два пледа, крохотная газовая плитка размером с толстую книгу, пять красных баллончиков к ней, размером не больше груши, большая банка отличного кофе, молотого; не растворимого, всевозможная жратва, которая не испортится скоро в африканской жаре (ветчина в вакуумных упаковках, сыр, сублимированные продукты, которые достаточно залить водой, и тому подобная снедь), два блока «Кэмела»; один початый, второй целый, сумка-холодильник с дюжиной бутылок кока-колы, бутылка «Гленливета», всевозможная пластмассовая посуда и ложки-вилки. Все. Как нельзя лучше подходит для обильного обеда (для которого через часок будет самое время), но вот с точки зрения дела — ничего интересного.
Отхлебнув изрядный глоток кока-колы, холоднющей так, что зубы ныли, Мазур поставил бутылку возле ящика, чтобы согрелась, взялся за сумки — вот тут было больше шансов наткнуться на что-то интересное.
Не считая его собственную, сумок, как давно подмечено, наличествовало две: поменьше, бело-красная с эмблемой авиакомпании «Ньянгатала-эйр» (явно принадлежавшая Николь), побольше, из синтетической ткани цвета хаки (покойничка, конечно).
Мазур начал с той, что поменьше. Для начала расстегнул молнию единственного кармана и запустил туда ладонь. Бумажник с не особенно и большой пачечкой здешних фантиков, которые местные оптимисты именовали «ньянгатальской валютой», кредитная карточка одного из местных банков, еще две, какие-то странноватые: эмблема концерна «Даймонд-Ньянгатала», непонятные сочетания букв, цифры… Ага! Больше всего похоже на ключи от электронных замков.
