– Теперь совершенно ясно, – продолжал сыщик, – что предел бесконечным колебаниям графа де Тремореля положила мадемуазель Куртуа. Его страсть к ней, возбуждаемая множеством преград, дошла, видимо, до безумия. Узнав о беременности любовницы – а я готов дать руку на отсечение, что она беременна, – негодяй окончательно потерял голову и забыл обо всем на свете. Очевидно, он уже был сыт по горло мучениями, которые приносило ему каждое новое утро. Он понял, что пропал, представил, как его супруга-мучительница признается в преступлении ради удовольствия выдать его. От страха он решился опередить ее, пойти на убийство. Словом, беременность Лоранс стала последней каплей, переполнившей чашу.
Доктор Жандрон внимательнейшим образом выслушал доводы, на которых зиждилась уверенность Лекока.
– Как, – удивился он, – вы считаете мадемуазель Лоранс его сообщницей?
Сыщик решительно затряс головой.
– Нет, господин доктор. Избави меня боже от подобного предположения. Мадемуазель Куртуа не знала и не знает о преступлении. Но ей было известно, что Треморель ради нее собирается бросить жену. Они обдумали, обсудили этот план и решились на бегство, договорились о дне и месте встречи.
– Но письмо! Ее письмо! – упорствовал доктор.
Как только речь зашла о Лоранс, папаша Планта уже не мог скрывать своих чувств и страхов.
– Это письмо, – заявил он, – которое ввергло всю ее семью в бездну отчаяния и, вероятно, убьет несчастного Куртуа, всего лишь бесчестный трюк, придуманный графом.
– Но как же это возможно? – возмутился Жандрон.
– А я полностью согласен с господином мировым судьей, – поддержал папашу Планта Лекок. – Вчера вечером в доме мэра у нас обоих одновременно возникло одинаковое подозрение. Я несколько раз перечитал письмо мадемуазель Лоранс и готов поклясться, что оно сочинено не ею. Граф де Треморель подсунул ей черновик, который она просто переписала. Не станем заблуждаться, господа: это хорошо продуманное и составленное письмо, сочинялось оно достаточно долго. Нет-нет, так не может выражаться двадцатилетняя отчаявшаяся девушка, которая решает покончить с собой, чтобы избежать позора.
– Допускаю, что вы и правы, – промолвил готовый сдаться доктор, – но как, по вашему мнению, господину де Треморелю удалось заставить мадемуазель Куртуа пойти на этот отвратительный шаг?
– Как? Видите ли, доктор, я не слишком большой специалист в подобных материях, поскольку имел мало возможностей изучать в натуре чувства благородных барышень, и, тем не менее, дело мне кажется яснее ясного. Молоденькая девушка в обстоятельствах, в каких оказалась мадемуазель Куртуа, понимая, что близится страшный миг, когда ее позор откроется, готова пойти на все, вплоть до самоубийства.
У папаши Планта вырвалось некое подобие стона. Он припомнил недавний разговор с Лоранс. Она расспрашивала его про ядовитые растения, которые он выращивает у себя, и особенно интересовалась способами извлечения из них смертоубийственного сока.
– Да, – подтвердил он, – она хотела умереть.
– Вот видите! – подхватил сыщик. – Именно в тот момент, когда бедную девушку стали преследовать мысли о смерти, граф де Треморель и сумел довести до конца свой гибельный план. Она, несомненно, заявила ему, что предпочтет смерть позору, а он ей доказывал, что, нося ребенка, она не имеет права убить себя. Сказал ей, что безгранично несчастен, что, не будучи свободен, не может исправить эту чудовищную ошибку, но был бы счастлив, если бы любимая вручила ему свою жизнь.
Что нужно сделать, чтобы спасти и его, и себя? Оставить семью, уверить всех, будто она покончила с собой, и тогда он, в свою очередь, тоже бросит жену и бежит из дома.
Вне всяких сомнений, Лоранс противилась, не соглашалась. Но он не отступал, вырывал у нее согласие, убеждал, что нужно думать о ребенке, которого она носит в себе; у него, дескать, будет отец, они вместе будут растить его. И бедняжка согласилась на все: бежала, переписала и отправила по почте гнусное письмо, подготовленное любовником.
Доктор сдался:
– Да, вероятно, все так и было.
– И все-таки какой олух, какой болван! – воскликнул Лекок. – Ему и в голову не пришло, что странное совпадение между исчезновением его трупа и самоубийством мадемуазель Лоранс неизбежно привлечет внимание. Трупы так просто не пропадают. Но высокородный граф решил: «Все поверят, что меня убили вместе с женой, а у правосудия будет преступник Гепен, так что особенно копаться в деле власти не станут».
Папаша Планта в отчаянии простонал:
– А мы даже не знаем, где прячется этот подлец, чтобы вырвать Лоранс из его лап!
Сыщик подошел к старому мировому судье и пожал ему руку.
– Успокойтесь, сударь, – решительно произнес он. – Мы разыщем его, иначе мое имя не Лекок! И, говоря откровенно, могу вас заверить, что задача эта представляется мне не слишком трудной.
Осторожный стук в дверь прервал сыщика. Мадам Пти и Луи уже давно проснулись и занимались своими делами. Мадам Пти, снедаемая волнением, больная и чуть ли не плачущая от неудовлетворенного любопытства, уже раз десять прижималась ухом к замочной скважине. Но, увы, безрезультатно.
– Чем они там могут заниматься? – вопрошала она своего невозмутимого сотрапезника Луи. – Уже двенадцать часов как они сидят взаперти без еды, без питья. Спятили они, что ли? А все-таки пойду приготовлю им завтрак.
Однако рискнул постучаться Луи, а не она. Садовник пришел сообщить хозяину о необычайном опустошении, произведенном в саду. Вытоптан, погублен, уничтожен газон. При этом Луи принес какие-то странные вещи, оставленные злоумышленниками, которые он и подобрал на лужайке. Лекок мгновенно опознал их.
– Господи! – воскликнул он. – Я же совсем забыл! Сижу тут, спокойно болтаю, хотя уже день и того и жди, кто-нибудь зайдет и увидит мое подлинное лицо. – И, обратясь к Луи, страшно удивленному тем, что видит здесь молодого черноволосого мужчину, которого вечером не было, Лекок приказал: – Дай-ка мне, любезный, эти принадлежности моего туалета.
И пока хозяин дома ходил отдавать распоряжения по хозяйству, Лекок быстро вернул себе вчерашний облик. Так что, возвратясь, папаша Планта не поверил собственным глазам: у камина с простодушным видом сидел прежний Лекок. Та же зализанная прическа, те же рыжеватые бакенбарды, та же глуповатая улыбка и даже та же бонбоньерка с портретом в руках.
Завтрак был готов, и мировой судья пришел пригласить гостей к столу. Трапеза, как и вчера, была безмолвной и длилась недолго: все понимали, что время не терпит. В Корбейле их ожидает г-н Домини, который уже, наверное, начал раздражаться из-за их опоздания.
Луи водрузил на стол корзину чудесных фруктов, и тут Лекок вспомнил про костоправа.
– Может, этому прохвосту что-нибудь нужно?
Папаша Планта хотел послать за мэтром Робло садовника, но сыщик воспротивился:
– Он опасный тип, лучше я сам схожу.
