– А Януся принесла новую дозу. – Он уже понял всю эту схему с таблетками. И Янусины мотивы тоже понял. Ничего не изменилось за десять лет! Януся осталась прежней жадной тварью. Вот только методы воздействия сменила на более действенные. – Что она хотела взамен? Она ведь что-то от тебя хотела. Квартиру?
– Наверное. Олежка вырос, ему нужна своя жилплощадь. А еще картины. Я писала картины, а Януся их уносила. Сначала я думала, что отдавала психиатру в обмен на таблетки, но Олежка однажды обмолвился, что она их продает. Представляешь?! – В Эльзиных глазах прибавилось зелени, взгляд сделался живым, почти нормальным. – Она продавала мои картины! Это так удивительно!
– Ничего удивительного. Ты очень талантлива.
Она ведь и в самом деле талантлива. Во всяком случае, была. И взгляд на жизнь у нее всегда был специфический, словно бы на обыденные вещи она смотрела через разноцветные стекляшки, и от этого вещи становились удивительными и неузнаваемыми. Когда-то свет в ее квартиру тоже входил словно через разноцветные стекляшки, проникал сквозь яркий тюль, менял реальность. Это было давно. Тогда Эльза была еще совсем молодой и здоровой. Относительно здоровой. Кого он хочет обмануть?!
– Мне бы полежать немножко. – Про собственные таланты Эльза слушать не желала. Не верила? – Мне как-то не очень хорошо.
– Это абстиненция. – Наверняка она знает, что такое абстиненция. Или Януся не допускала, таблетками снабжала исправно? Пообщаться бы с этой Янусей по душам…
– Абстиненция. – Эльза согласно кивнула, посмотрела на свои дрожащие руки с отвращением. Кошка снова успокаивающе мурлыкнула, поднырнула под ладонь.
– Как ее зовут? – спросил Никита и кивнул в сторону кошки.
– Никак.
– Это плохо. У всех должно быть имя.
– Если должно, то придумай сам. – Впервые за все время она улыбнулась. Улыбнулась нормальной, человеческой улыбкой. – А нам и так хорошо.
– Зена, – сказал Никита, не задумываясь. Сначала сказал, а уже потом удивился.
– Почему Зена? – Эльза тоже удивилась.
– Потому что королева воинов. Ты же видела мешок с птичками. Какой еще кошке такое под силу? Только Зене, королеве кошачьего воинства.
Кошка слушала его очень внимательно, словно понимала, что речь идет именно о ней. Хорошая кошка, не бросает хозяйку в беде.
– Будешь Зеной? – спросил Никита со всем возможным пиететом. – Согласна?
Кошка одобрительно мяукнула в ответ. Или ему просто показалось, что одобрительно. А Эльзе было все равно, Эльза «уплывала», еще чего доброго свалится сейчас со стула.
– Позволишь? – сказал Никита кошке Зене, и та спрыгнула с Эльзиных коленей. Неужели и в самом деле понимает?
А он подхватил Эльзу на руки, уже в который раз дивясь ее маловесности, направился в спальню.
– Абстиненция, – сказала она шепотом. – Абстиненция есть, а птиц нет. Спасибо, Никита.
Он не стал спрашивать, за что она его благодарит – за отсутствующих птиц или за присутствующую абстиненцию, но на всякий случай сказал:
– Всегда пожалуйста!
Эльзе снился сон. Самый настоящий, самый обыкновенный сон без кошмаров и уже давно привычного, душу выстуживающего ужаса. Это был сон-воспоминание, немного грустный, немного горький, немного дымный, но не страшный. Эльзе снился Никита. Тот Никита, который дважды заставил ее верить в людей и один раз – ненавидеть.
В детдоме ей было тяжело и страшно. Если бы не Никита, она бы, наверное, сломалась еще на том этапе своей новой, еще детской, но уже по-взрослому сложной жизни. Но Никита тогда буквально поймал ее за шкирку, приволок в свой чердачный «кабинет» с серым от грязи окном, посадил на старый диван, сказал одновременно зло и смущенно:
– Только не вздумай реветь.
Она и не собиралась. Плакать она разучилась с папиных похорон. Наверное, выплакала тогда все слезы. А вместе со слезами и папой из ее жизни ушла надежда на то, что все еще может быть хорошо. Те крохи, которые еще оставались, отобрала нахрапистая и опасная Януся. И только Никита ничего не отбирал. Кажется, и не давал особо ничего, но с ним Эльзе было спокойно. И в его чердачном «кабинете» она чувствовала себя хорошо, почти как дома.
Нет, конечно, не как дома – по-другому! Дома у нее не замирало тревожно сердце, а потом не бросалось радостно в галоп от одной только нечаянной улыбки. Дома все было понятно и привычно.
Она ведь и к Никите привыкла! Привязалась даже, несмотря на отмеренный ей Янусей срок. В такие сроки нельзя привязываться к человеку и уж тем более нельзя влюбляться, но так уж вышло. Наверное, поэтому расставание было еще больнее, чем Эльза себе представляла. Потому что расставались они навсегда. Потому что город большой, потому что Эльза не оставила Никите своего адреса. Эльза не оставила, а Никита не попросил. Вот так…
Как ей жилось в семье Януси? Плохо жилось, почти невыносимо. Если бы не Марс и занятия в художественной школе, она бы, может, и не цеплялась за такую жизнь. Марса ненавидела вся Янусина семейка. Ненавидела, морила голодом, но все равно терпела. Почему терпела, Эльза поняла во время визита какой-то комиссии. Дородная тетка с намертво скрепленным лаком начесом и снулыми рыбьими глазами обошла квартиру, бесцеремонно заглянула в холодильник, поинтересовалась у Эльзы, где она спит, что ест и как ей вообще живется с опекунами.
Спала Эльза на раскладушке в кухне, спальню оккупировал Олежка, а диван в зале – Януся с Василием. Оставалась раскладушка, неудобная, скрипучая, дурно пахнущая сыростью. Раскладушку приволок с работы Василий, а до этого Эльза спала прямо на полу в обнимку с Марсом. А еда… Эльзе хватало того, чем кормили в школе. Почти хватало. В первый же день их совместного проживания Януся сказала:
– Хочешь оставить псину, жрать будете по очереди. Две глотки я кормить не собираюсь.
И не кормила. Иногда их с Марсом подкармливал Василий, украдкой совал Эльзе пачку печенья, кусок сала или вареной колбасы, смотрел виновато, вздыхал и уходил. Василий в этой семье мог бы, пожалуй, называться человеком. Если бы не боялся Януси почти так же сильно, как боялась ее Эльза, если бы не был тихим пьяницей и бесхребетником.
А Эльза научилась выживать. Можно сказать, им с Марсом сказочно повезло: Эльзу взяли подсобной рабочей в чебуречную. Взяли без документов и оформления, работой загружали по полной, платили копейки, но зато позволяли забирать объедки. С тех пор Марс больше не голодал. Он не голодал до самого последнего дня своей недолгой собачьей жизни. Эльза сделала так, чтобы к своему любимому хозяину пес ушел сытым и счастливым.
А тетке из комиссии она тогда соврала, что спит в спальне на собственной кровати и питается очень хорошо. Марс тоже питается, ему тоже хорошо у опекунов. И люди они замечательные, особенно тетя Яна. Потому что по змеиному Янусиному взгляду видела, что их с Марсом ждет, если она расскажет правду. Эльзу ждал детдом, и, возможно, это был далеко не самый худший вариант. А вот Марса ждала живодерня, а Эльза поклялась и себе, и папе, что Марс уйдет в собачий рай счастливым.
