«Я уверена, что при жизни уже не увижу свою дочь…» – она оказалась права.
С трудом перебирая ступени закоченевшими руками и ногами, Макар поднялся на наблюдательный пункт. Море, безбрежное, и такое же пустое, как вселенная, раскинулось перед ним. Волны пенились, вздымались горбами, разбиваясь о что-то, откатывались. Приглядевшись насколько позволяло зрение, Макар удивился: откуда взяться скале так далеко от берега? Ее раньше там не было.
Глава четырнадцатая
Макар выдохнул, понимая простую вещь: еще немного, и свихнется. Тупо свихнется от накинувшегося несчастья, разрастающегося, как раковая опухоль, уже сожравшего всю станцию, всех людей. Всех, кроме него, и то, вон, почти руку протяни, новые охотники на его, Макара, голову.
Море кипело от скорости плывущих к берегу тварей, сидящих на тех самых не-тюленях, с находки одного из которых все началось. Метров двести до берега, может, триста, идут против воющего ветра и неслабых волн, дарящих человеку, столько лет рассматривающему их, немного форы.
Он уже почти побежал, но остановился, пораженный странно-логичной мыслью: твари, что с руками-ногами, что плавающие, не смогли бы добраться сюда просто так. А живи они на островах архипелага Франца-Иосифа, то станция уже столкнулась бы с ними. Хотя бы раз, и не только сейчас. И если так, то на чем или на ком сволочи смогли добраться, а?
Время есть, не трясись, все будет хорошо. Возьми бинокль и присмотрись, постарайся увидеть главное. Макар усмехнулся, слыша свои мысли, как будто произнесенные голосом Деда, поднес окуляры к глазам, щурясь и заставляя тело, желающее удрать на катер, чуть потерпеть.
Ну, где главное, ну?!
Он увидел. Рассмотрел, пусть без подробностей, и ощутил самую настоящую дрожь в коленках. Хорошо, не наложил в штаны от страха.
Макар удивился туману, когда поднялся на наблюдательный пункт, но такое тут порой случалось, хотя редко. Сейчас, пытаясь рассмотреть лучше двигающееся к нему, он был готов спорить – туман не природный, а специально созданный. Вон той огромной массой, идущей за уродами на тюленях.
Темное нечто раздвигало воду, куда там взрослым моржам. Расшвыривая в стороны ледяные волны и плывущую шугу, заставляя их почти бурлить, огромное чудо перло прямо как серьезный корабль. И размерами было не меньше норвежского сейнера, увезшего с собой Аню. Огромное серо-черное существо, смахивающее на кита, но все усаженное плотными горбами на видимой части спины. Кит? Они смогли подчинить себе кита?!
И побежал, побежал что было сил в теле, уставшем от бесконечного страшного дня, никак не желающего заканчиваться. Потому как, такие уже знакомые, серо-черно-зеленоватые падлы, блестя скатывающейся с них водой, почти добрались до берега, пока ему вздумалось искать их сраный живой десантный корабль. Беги, Макар, беги!
Вдох-выдох, вдох-выдох, главное – не оскользнуться. Добраться нужно только до одного места, до столовой, где всегда стоял наготове мешок с едой и водой для уходящих на охоту. Без жратвы он сдохнет, без воды еще быстрее, совсем как двадцать лет назад. Только теперь его вряд ли прибьет к хорошему острову.
С собой есть копье, нож, нужно только подобрать по дороге оставленный топор. Все это пригодится, поможет дальше. На «Енисее» лишь минимум нужного, захваченного с собой во время ремонта, не больше. Ни одной рыболовной снасти, ни каких-либо запасов, черт-черт!
Макар услышал раньше, чем увидел. Твари не скрывались, переговаривались странными рыкающими звуками. Пять, да, вроде бы пять, слух-то его не подводит, давно научился на охоте отличать голоса зверей. Пятерка ублюдков, которых не завалить оставшимися у него заточенными костями, идет по его следу.
Коридор, полностью выстуженный, вонял паленым мясом и волосами, разлитой недавно кровью и пустотой. Совсем недавно, забитый ненужным хламом, полностью не протапливаемый, запертый с обеих сторон, пах домом, самой жизнью, ютящейся внутри немолодых модулей из металла. Сейчас коридор пах пустотой и мерзостью. Коридор смердел смертью, вот чем, вот чей запах Макар ощущал в ноздрях, на языке, и вот что заставляло жмурить слезящиеся глаза.
Перепрыгнул через ящики, разбитые во время боя, едва заметил и смог перелететь сплошной язык льда, растекшийся по полу. Лед, ловя блики еще горевших светильников по стенам, переливался граненым рубином. Играл спрятанными внутри оттенками багряного, пурпурного и просто красного, оставшегося от умерших тут хорошего человека и неведомой скотины, пришедшей по головы людей. Из-за спины, поразительно близко, донесся трубный рокот кого-то из пятерых загонщиков, наступавших Макару на пятки.
Быстрее, быстрее, Макар!
В основной модуль влетел, почти забыв о безголовом Семецком, бродящем по станции. Оказалось, что очень зря.
Длинные темнеющие пальцы хватанули за ногу, почти стащили ичиг, но Макар вывернулся, толкнул пяткой копья тварь, решившую сотворить пакость. Толчок не прошел даром, упругое тело выстрелило в ответ, придало скорости. Макар, сломя голову, прокрутил несколько поворотов, метясь точно в кухонную часть, со столами для готовки и огромной плитой.
Приложился хребтом, охнул, чуя резкую боль между лопаток.
«Только бы ничего не сломать, вставай!»
Макар вскочил, видя неотвратимость еще одного боя. И думал вовсе не про тварей, идущих за ним, ему ведь сейчас полностью хватало Семецкого… вернее, что от того осталось.
На месте размочаленного пенька головы, с вытекшими вроде бы глазами, остатками нижней челюсти и мочала вместо носа с черепом, рос пока маленький красный кочан. Да-а, тварь неСемецкий, сожрав останки неАшота, сумела регенерировать. Вместо голяшки, поросшей белыми шевелящимися, как черви, нитями, тварь отрастила настоящий кочан, из нескольких листов-лопухов, розово-сизых, перевитых изнутри плотной паутиной вздувшихся сосудов. И сейчас, на глазах Макара, между кочано-шеей и грудью, влажно трескаясь, раскрывалась большая щель, украшенная изнутри белыми, тонкими и острыми косточками, торчавшими, как зубы.
– Падла ты чертова! – Макар выплюнул еще несколько слов, но почти шепотом. Здесь недавно умерли женщины, он не хотел расстраивать их души, что легохонько должны были летать или сидеть здесь же.
Фонарь тлел фитилем на столе. Этого тупая скотина, оставшаяся без нормальной головы, не предусмотрела. Это хорошо, видать, жопой она думать не умеет. А кидать тяжелые предметы Макар научился давно, кидать точно и расчетливо. Просто открыть заслонку, просто ножом поддеть и вытянуть фитиль, наплевав на крадущуюся и явно ускоряющуюся сволочь, чавкающую пастью, раскрывшейся от плеча до плеча. Три метра? Отлично. Жесть нагрелась, даже костяным ножом проткнешь. Но Макар все же взял небольшой кухонный, из стали. Ударил, подряд, раз десять, косясь на шипящую и осторожно, бочком, подкрадывающуюся тварь.
Фонарь влетел в Семецкого, уже расплескивая полыхающие капли и струйки кипящего и пламенеющего жира. Плеснул из новых дырок радостно разбежавшимся жидким огнем, присосавшимся к останкам человека, как к любви всей своей жизни. Тварь, распахнув крохотные дырки на шее, завизжала, пожираемая жадным пламенем.
