– Ой, а это у вас что? Молоко? Настоящее? – удивленно показала пальчиком на подойник Анночка Васильевна.
– А то! Конечно, настоящее. Парное. Хочешь попробовать, что ль?
– Хочу-у-у… – нерешительно протянула Марусина большая начальница.
У Маруси отлегло от сердца. В первый момент, когда мать так панибратски обратилась к гостье, она вздрогнула, конечно, – мало ли что… Хорошо хоть мать не совсем уж в панибратство ударилась да к «Анночке» догадалась «Васильевну» пристроить.
– Тогда пойдем в дом! У меня как раз и тесто приспело, сейчас калач на поду испеку, – торопливо начала подниматься на крыльцо мать.
– А как это – на поду? – заинтересованно переспросила Анночка Васильевна, поднимаясь за ней.
– Ну, я гляжу, ты совсем неграмотная! – обернулась к ней мать. – Городская, что ль?
– Ага. Городская.
– Ну что ж, понятно…
Парное молоко их гостья никак не прокомментировала. Сделала несколько глотков из большой кружки, прислушалась к себе задумчиво. Да и то, не всякий человек парное молоко пить может. Вкус у него особенный. А потом начала наблюдать, как весело управляются по кухне хозяйки, как ловко мать вытянула тесто, трижды свернула в крепких руках, как фокусник, и кинула готовый калач на под, предварительно согнав на загнетку угли. Вскоре пошел по избе теплый и сытный хлебный дух, и запахло немного жженой корочкой – Маруся и сама страсть любила эту хрусткую горячую корочку, особенно с молоком…
– Ты шибко-то не наедайся, Анночка Васильна! Оставь место для ужина! А то потом париться тяжело будет! – заботливо предостерегла Надежда новую знакомую.
– А что, еще и ужин будет? – с набитым ртом переспросила разомлевшая Анна Васильевна. – Ничего себе… А я думала, хлеба горячего с молоком поедим, и всё.
– Ну, чего уж ты нас с Маруськой не уважаешь так! Мы гостей любим. Правда, Маруська? Сейчас вот вы с ней попаритесь от души, а я пока на стол соберу.
Баня истопилась моментом. У них была очень хорошая баня, справная – дед в свое время постарался. Переодетая в чистый Марусин халатик, Анна Васильевна выглядела совсем уже не грозной, и даже не городской. И слушалась Марусю беспрекословно и с удовольствием. Забралась на верхний полок, смотрела оттуда с ласковым уважением на то, как Маруся суетится, запаривая веник, как поддает квасом для первого ароматного парку.
– Какая ты вся гладкая, Марусь… Беленькая, крепенькая! Прелесть просто! И полнота тебя нисколько не портит! А я вот все худею, худею… Зачем, спрашивается? – грустно похлопала она себя по жидким ляжкам. – Скоро полтинник стукнет, а все худею…
– Сколько? Полтинник? Да вы что… – удивленно подняла на нее глаза Маруся. – Никогда бы не подумала.
– Так стараемся, чего ж! Все по салонам да по массажам деньги разбрасываю! А так подумать, положа руку на сердце, и впрямь – зачем?
– Ой, да как это – зачем? Да у вас фигурка – как из журнала!
– Ну да. Как из журнала. Только кто его читать станет, тот журнал. Некому читать-то.
– Ой, да прямо… – простецки махнула на нее рукой Маруся. – Скажете тоже…
– Ну да. Скажу. Ни мужа у меня, ни детей. Одна только работа всю жизнь. Все карьеру торопилась делать, знаешь ли. Дура была. Карьеру вот сделала, а толку нету. Ой, ой, горячо! – завопила она вдруг, пытаясь защититься руками от идущей в ее сторону волны горячего пара. – Ты что делаешь, Марусь! Я же сварюсь так!
– Ничего. Не сваритесь. Так надо. Терпите. Сейчас еще поддам, и парить вас буду.
В дом Анночка Васильевна вернулась совсем разомлевшая. Бухнулась на стул, вытянула ноги, выдохнула сладко:
– О-о-о-о… Как будто все у меня внутри переместилось, на новое место встало.
– Ну так и хорошо, что встало! Значит, все на пользу пошло! – хохотнула весело Марусина мать. – Давайте-ка, девки, к столу. После баньки обязательно полагается рюмочку пропустить. Ты шаньгой, шаньгой лучше закусывай! – торопливо подсказала она гостье, когда та зашлась от крепкого глотка первача и начала отчаянно рыскать глазами по столу, заставленному тарелками. – Надо обязательно горяченьким закусить!
– Ой, а что это было такое крепкое, я не поняла. Виски, что ли?
– Да сама ты виска. Самогонка это! Чистая, как слеза! Погляди!
– А-а-а… Самогонка… – моргнула осоловело гостья, откусывая порядочный кусок картофельной шаньги. – Ой, а булочка какая вкусная. А это что, омлетик такой, да? Какой странный, жиденький.
– Ну, попробуй… – хитро улыбнулась Надежда, подставляя ей поближе тарелку с желтоватым, слегка дрожащим, как холодец, продуктом.
– Ой. Нет, не омлетик. Какой вкус странный… А что это такое, интересно?
– Так это молозиво.
– Что?!
– Ну, молозиво. Молоко такое. Самое первое, только для родившегося теленка. Оно густое всегда, жирное, а когда застывает, как холодец становится. На этот, как его… На модный жидкий сыр похожее.
– Ну да, похожее… – торопливо отодвинула от себя тарелку Анночка Васильевна и слегка содрогнулась.
– А ты что, моргуешь?
– Что? Как это – моргуешь?
– Ну, брезгуешь, значит.
– Нет, я не брезгую. То есть не моргую. Просто непривычно…
– Так зато полезно! Аксинья вчера как раз отелилась, вот я и взяла у нее немного молозива. Как знала, что гости будут!
– А Аксинья, это…
– А это корова наша. Аксиньей зовут. У нас их две вообще-то. Аксинья и Дуняшка.
– Хм, имена какие странные. Прямо Шолохов, «Тихий Дон»… Может, и Наташка тоже есть?
– Нет. Наташки нету. Да я и сама была против, чтоб их бабьими именами называть! Вон Маруська настояла!
– Ой, как хорошо тут у вас, господи! Баня, коровы-бабы, молозиво…
– Что, еще хочешь? Так кушай! – подвинула ей Надежда тарелку с необычным молочным продуктом.
– Нет! – торопливо выставила ладонь, отказываясь от угощения, гостья. – Нет, я уже это попробовала! Спасибо! Я вот лучше кефирчику попью. Ведь это кефирчик такой густой, да? Я не ошибаюсь? Он не из молозива сделан?
– Нет. Это простокваша обычная. Ну, можно сказать, и кефир…
– Ой, а вкусная какая! Как творог. А это…
– А это масло.
– Масло?! Такое желтое? Такого не бывает…
– Ну, давай поучи меня, какое масло бывает. У вас там, в городских магазинах, такого масла и не видали никогда! Ты попробуй, попробуй!
Так в творческих познаниях деревенского натурального хозяйства прошел для Анны Васильевны вечер. Потом, когда гостью совсем сморило, Маруся отвела ее спать в светелку. Кончилось дело тем, что остаток своей командировки провела городская гостья у них в доме, возвращаясь после трудового дня вместе с Марусей.
