Подхватил биту, развернулся к троице.
– Ну, ты, падла!
Шустро оклемавшийся от перемен Вентиль свирепо пёр на него в боксёрской стойке. Константин дождался нужной дистанции и без затей приголубил «бычка» битой по голени. Тот взвыл, опустил руки, физиономия перекосилась от боли. Камский сделал шаг вперёд и влупил в беззащитный прямой левой.
Минус три.
Взял биту обеими руками, жутковато ощерился и шагнул к оставшейся паре. «Птенцы» с арматуринами слаженно рванули к ограждению.
Камский не побежал за ними. Повернулся к стоящему столбом «донору», одновременно прощупывая недострой взглядом: не выскочит ли ещё кто…
Переживаний о случившемся не было, в душе клокотала лишь злость, чистая, но – рассудочная. Его не волновало, как и что произойдёт потом. Сейчас значение имела лишь одна вещь…
Мишаня уставился на нож едва ли не с ужасом; но даже не попытался бежать. Константин плотно сжал его запястье, поднёс лезвие к ладони…
– Терпи, гадёныш. Жить будешь.
Жалости не было совсем.
Второе письмо без обратного адреса пришло сразу же, как Камский зашёл в почту. Оно было ещё короче предыдущего.
«После полуночи. Кровь в замочную скважину».
– Куда? – растерянно прошептал Константин, перечитал письмо. – В какую, на хрен, скважину?!
Перевёл взгляд на контейнер с кровью, стоящий рядом с клавиатурой.
Крепко зажмурился. С губ напряжённо отслаивалась свистящая скороговорка: «Скважина, скважина, скважина…» Разгадка бродила где-то рядом, совсем близко, следовало лишь…
Камский замолчал на полуслове, открыл глаза.
Медленно, потрясённо повернул голову в сторону прихожей.
«Что, серьёзно?!»
Все сомнения отпали после четверти часа въедливой, двойной проверки. Замочная скважина в их квартире была только одна.
На входной двери.
Константин отпер её, потрогал скважину пальцем с обеих сторон. Ни малейшего намёка на что-либо странное.
– Что, серьёзно? – пробормотал Камский. – Ладно, подождём…
В кармане ожил мобильный.
«Просто сидеть, и молчать, и молчать ни о чём. Просто друг друга тихонько касаться плечом…»
– Да, папа…
– Костя! – В голосе Андрея Игоревича бурлила радость. – Боря адрес узнал! Ну, бабкин, помнишь, я говорил сегодня утром…
– Да, отлично, – ответил Камский, стараясь говорить бодрее. – Ты домой когда?
– Слушай, такое дело… Я сегодня у Борьки заночую. Мы тут молодость вспоминаем, он за вторым сосудом воспоминаний в магазин побежал, раздухарились чуток. Его половина в санаторий отчалила, каждой вольной минуте радуется, хрен старый… Ты сам как?
– Как всегда.
– Ладно, не скучай. Завтра решим, когда ехать.
– Всё решим. Давай, до завтра…
Константин нажал «отбой», кинул взгляд на время. Начало десятого.
Вернулся в комнату, долго, неотрывно смотрел на фотографию.
– Женька, я тебя заберу оттуда. Ты только не убегай, ладно? Потерпи, уже скоро…
Перевёл взгляд на экран монитора. Письмо из пустоты сменило «вконтактовское» напоминание о чьём-то дне рождения. Камский удалил и его, пошёл на кухню…
Кровь заняла почти половину двадцатикубового шприца, найденного в аптечке Андрея Игоревича. Константин выбрал её из контейнера до последней капли, мрачно усмехаясь: контейнер для мочи, теперь вот шприц… Зато удобно. Не с чайной же ложечки скважину «поить»?
Надел на иглу пластиковый колпачок, сунул шприц в нагрудный карман рубашки. Пусть будет рядом, мало ли что…
Виртуальный циферблат на «time100.ru» показал шесть нолей, попарно разделённых двоеточиями. А потом крайний правый ноль сменился единицей, двойкой, тройкой…
Время.
«Женька, я иду».
Камский поднялся из кресла, где просидел последние полчаса без единого движения. Словно вгоняя себя в транс подсчётом ползущих к полуночи секунд. Одновременно стараясь понять, что преобладает в душе: надежда, недоверие, страх…
Так и не понял. Единственное, чего не было точно, – желания всё переиграть. Вылить кровь в унитаз, выбросить шприц, лечь спать, утром обсудить детали поездки в Тульскую…
Зажёг свет в прихожей. Стальная дверь цвета «тёмная вишня», с прямоугольным зеркалом на внутренней стороне – выглядела самой обычной.
Камский сдёрнул колпачок со шприца, снял иглу. Положил их на стоящую рядом обувницу, около связки с ключами. Взял шприц под углом и поднёс носик цилиндра к скважине…
Шток пошёл вперёд почти без усилия. Через несколько секунд опустевший шприц лёг рядом с иглой. Камский застыл на месте, ожидая перемен: самых неожиданных, любых…
Дверная ручка плавно, до упора опустилась вниз. Дверь еле заметно дрогнула, словно кто-то пытался открыть её со стороны площадки.
Новая попытка.
Ещё одна…
«Открыть!» Константин торопливо, не глядя, сгрёб связку с обувницы. На ощупь нашёл нужный ключ – самый большой, с двумя бородками. Не сразу попал им в скважину: в пальцы вгрызлась паскудная неуживчивая дрожь.
Поворот, второй, третий. Четвёртый – последний…
Ключ резко вытолкнуло из замка, Камский едва успел поймать его, поспешно пихнул связку в карман джинсов…
Дверь распахнулась настежь.
Наверное, это было странно, но Константин испытал подобие облегчения. За порогом виднелись уже знакомые сумерки из сна.
«Если ад захочет, он может оказаться и за твоим порогом».
Женька стоял метрах в пятидесяти, лицом к отцу. Камский медленно шагнул к нему, готовясь увидеть, как сын отдаляется, не подпуская к себе… Женька остался на месте, и Камский прибавил ходу, а через несколько шагов сорвался на бег, не выпуская из виду худощавой русоволосой фигурки. Все чувства расплавились в жгучем, бешеном стремлении – добежать, успеть…
– Женя!!!
Горло сдавило спазмом – предвестником слёз. Константин крепко прижал сына к себе: сглотнул – тягуче, с болью… Но голос вернулся, и Камский зашептал – торопливо, сбивчиво, часто смаргивая навернувшуюся на глаза влагу:
– Я пришёл, видишь… Пришёл. Сейчас уйдём, я тебе обещаю… Женя, сынок…
– Что, так и не вспомнил?
Вкрадчивое удивление прозвучало совсем рядом. Константин машинально рыскнул взглядом влево-вправо, пытаясь увидеть говорящего. Потом отрицательно мотнул головой:
– Мне нечего вспоминать.
– Дело твоё, – хмыкнула пустота. – Но ответов-то всё равно хочется? Нет?
– Я недавно слышал, что некоторых ответов лучше не знать, – упрямо сказал Камский. – Или что-то изменилось?
