«А как теперь выглядит Долли Борг? — спросила Аннетта. — Она была очень неказистой и очень дерзкой маленькой негодницей. Довольно отталкивающей, должна сказать».
«Такой и осталась!» — почти крикнул я, и тут же мы услышали зов нашей малышки Изабеллы из открытого окна: «Я проснулась!»
Как легко проносились весенние облака! Как бойко этот красногрудый дрозд на лужайке вытянул своего целого червя! Ах, вот и Нинелла наконец-то воротилась домой, выбирается из своего автомобиля со стянутыми бечевкой тушками cahiers под крепкой рукой. «Бог мой, — сказал я себе, пребывая в своей постыдной эйфории, — все-таки есть что-то милое и уютное в тетушке Нинель!» И всего несколькими часами позднее свет в Аду погас, и я уже лежал и корчился, и выкручивал все свои четыре конечности — да, в агонии бессонницы, пытаясь найти хоть какую-нибудь комбинацию, какое-нибудь сочетание между подушкой и шеей, простыней и плечом, льняным бельем и ногой, которое помогло бы мне, помогло бы мне, о, помогло бы мне достичь Рая дождливой зари.
3
Из-за все возраставшего расстройства моих нервов о получении водительских прав не стоило и думать; посему я доверил Долли править грязноватым старым седаном Тодда, отыскивая подходящую темень на загородных проулках, которые не так-то просто было найти и которые, будучи найдены, не оправдывали ожиданий. У нас состоялось три таких рандеву неподалеку от Нью-Свивингтона или где-то в тех краях, в путаных окрестностях Казановии — вот как! — и несмотря на свое одурманенное состояние, я не мог не отметить, что Долли по душе эти непрестанные блуждания, неверные повороты, потоки дождя, сопровождавшие нашу жалкую интрижку.
«Ты только подумай, — сказала она в одну особенно топкую июньскую ночь, когда мы заехали неведомо куда, — как бы все упростилось, если бы кто-нибудь рассказал твоей жене о нас с тобой, только подумай!»
Смекнув, что с оглашением этой идеи она зашла слишком далеко, Долли сменила тактику и на другой день позвонила мне на кабинетный номер в колледже, чтобы, вовсю изображая ликующее возбуждение, сообщить, что Бриджет Долан, студентка медицинского колледжа и кузина Тодда, предоставляет в наше распоряжение за небольшое вознаграждение свою нью-йоркскую квартиру по понедельникам и четвергам, после обеда, когда она подрабатывает санитаркой в госпитале Чего-то Там Святого. Инерция и апатия скорее, чем Эрос побудили меня согласиться; под предлогом необходимости закончить литературное исследование я якобы отправился в Публичную библиотеку и в переполненном пульмановском вагоне переехал из одного кошмара в другой.
Она встретила меня у дома, распираемая торжеством, размахивающая ключиком, ловившим в тепличной мороси отблески солнца. После поездки я был так слаб, что с трудом выбрался из такси, и она, щебеча, как веселое дитя, помогла мне дотащиться до двери. К счастью, таинственная квартира располагалась на первом этаже — я бы не вынес скрежета и спазмов лифта. Угрюмая консьержка (напоминающая в мнемонической реверсии церберш в гостиницах советской Сибири, в которых мне пришлось останавливаться два десятилетия спустя) потребовала, чтобы я записал в журнал свое имя и адрес («Такое правило», — пропела Долли, успевшая подхватить кое-какие местные речитативы). Мне хватило самообладания нацарапать самый надуманный адрес, какой я только мог измыслить в эту минуту: «Думберт Думберт, Думбертон»
[147]. Долли, мурлыча, не спеша добавила мой плащ к другим повешенным в общей прихожей. Если бы она хоть раз в жизни испытала мучения неврологической горячки, она бы не стала возиться с ключом, тем более что ей отлично было известно, что дверь этой так называемой «изысканной частной квартиры» даже не была как следует заперта. Мы вошли в кричащую, по-видимому, ультрасовременную гостиную с неудобной крашеной мебелью и одиноким креслом-люлькой, в котором помещалась двуногая плюшевая крыса вместо плаксивого ребенка. Дверей по-прежнему было не избежать, никак не избежать. Через ту, что была слева, неплотно закрытую, доносились голоса из смежной квартиры или психиатрического отделения.
«Да ведь там какая-то вечеринка!» — запротестовал я, на что Долли неслышно и проворно притянула дверь, почти закрыв ее.
«Собралась отличная приятельская компания, — сказала она. — А в этих комнатах станет ужасно жарко, если заткнуть каждую щель. Вторая дверь направо. Вот и пришли».
Вот мы и пришли. Медицинская сестра Долан ради «атмосферы» и из профессиональной эмпатии наспех обставила свою спальню на больничный манер: белоснежная койка с системой рычагов, от которой бы даже Большой Петр (из «Красного цилиндра») сделался импотентом; отмытые до блеска комоды и стеклянные шкапчики; столь любимая юмористами таблица для проверки зрения в изголовье и Список Правил, прикрепленный кнопками к двери уборной.
«Ну-ка, снимай пиджак! — весело воскликнула Долли. — А я пока расшнурую эти миленькие туфли» (живо приседает к моим отступающим ногам и так же живо поднимается).
«Ты с ума сошла, дорогая, — сказал я, — если думаешь, что я могу помышлять о близости в этом жутком месте».
«Чего ж ты тогда хочешь? — спросила она, гневно отбрасывая прядь волос со своего вспыхнувшего лица и раскручиваясь во всю свою естественную вышину. — Где ты найдешь еще такую первоклассную, гигиеничную, совершенно —»
Ее прервал посетитель: коричневая, с седыми скулами старая такса, горизонтально несущая в пасти резиновую кость. Она пришла со стороны гостиной, положила неприличную красную штуковину на линолеум и стала на месте, переводя взгляд с меня на Долли, снова на меня с выражением тоскливого ожидания на своей поднятой кверху морде. Хорошенькая голорукая девушка в черном проскользнула к нам, подхватила собаку, ударом ноги отшвырнула ее игрушку назад в гостиную и сказала:
«Алло, Долли! Если ты со своим дружком захочешь потом чего-нибудь выпить, пожалуйста, присоединяйся к нам. Бриджет звонила: она придет домой пораньше. Сегодня у Джи Би именины».
«Лады, Кармен, — ответила Долли и, повернувшись ко мне, продолжила по-русски: — По-моему, тебе нужно выпить прямо сейчас. Ох, ну идем же! И ради бога, оставь этот пиджак и жилет здесь. Ты же пропитан потом».
Она выпихнула меня из комнаты. Я принялся роптать и вздыхать. Машинально пригладив безупречно заправленную койку, она пошла следом за человеком из снега, человеком из воска, за кривобоким умирающим человеком.
Большая часть гостей из соседней комнаты теперь переместилась в гостиную. Узнав Терри Тодда, я съежился и попытался скрыть лицо. Он поднял стакан в знак деликатного поздравления. Что пришлось сделать этой шлюхе, чтобы превратить в соучастника соперника своего хахаля, я никогда не узнаю; но ясно другое: мне не следовало вводить ее в мой «Красный цилиндр»; вот так у нас и вырастают живые чудовища из маленьких балерин в книжках. Еще одного человека, бывшего среди них, мне как-то уже случалось видеть — в автомобиле, который то и дело обгонял нас где-то за городом, — молодой актер с приятными ирландскими чертами, приставший ко мне с чем-то, что он называл «гонолульской шипучкой», но, поскольку на авроровой стадии припадка алкоголь на меня не действует, я распробовал только ананасовую составляющую микстуры. Окруженный подхалимами, детина размером с быка, в рубашке с короткими рукавами и вышитыми инициалами «Джи Би», позировал, обхватив волосатой лапой Долли, для сомнительного снимка, который делала его жена. Кармен взяла у меня мой липкий стакан и поставила его на свой чистенький подносик с коробочкой для таблеток и градусником в уголке. Не найдя, куда бы присесть, я прислонился к стене, и от прикосновения моего затылка дешевая абстрактная картина в пластмассовой рамке закачалась у меня над головой; ее остановил Тодд, который бочком подошел ко мне и конфиденциальным тоном сказал:
